Итак, сведения, извлеченные из восточных источников, со всей ясностью показывают, что в VIII-Х вв. основную массу рабов у восточных славян по-старому составляли иноземцы, приведенные удачливыми славянскими воинами из ближних и дальних стран в качестве пленников. Можно с уверенностью сказать, что именно в котле войн вываривалось главным образом восточнославянское рабство. Однако по сравнению с «антской эпохой» в рабовладении указанного периода наметились и некоторые перемены: если раньше обычное право запрещало обращение в рабство соплеменников, то теперь появились первые и едва заметные ростки рабской неволи на местной почве. В рабов стали обращать за преступления и нарушение нравственных норм. Некоторый свет здесь проливают все те же арабские писатели.
По Гардизи, славяне, «если схватят вора, забирают его имущество, а его самого затем отсылают на окраину страны и там наказывают». Примечательно, что это известие идет вслед за сообщением о рабах у славян, в чем улавливается их тематическая связь.180 О наказании вора читаем и у Ибн Русте: «Если поймает царь в стране своей вора, то либо приказывает его удушить, либо отдает под надзор одного из правителей на окраинах своих владений».181
В рассказах Ибн Русте и Гардизи проглядывает нечто похожее на «поток и разграбление», когда человек, совершивший «разбой» или «татьбу», обращался в рабство.182 По словам одного из исследователей первобытного права, «виновный в разбое подвергался потоку или разграблению, т.е. лишению всякой правоспособности временно или вечно, лишению мира, при котором все имущество преступника отбиралось, сам он изгонялся, мог даже быть отданным князем в холопство».183 В записи Ибн Русте есть одна многозначительная деталь: славянский «царь» приказывает удушить преступника. Воровство, следовательно, влекло утрату виновным права на жизнь. Тем вероятнее потеря им права на свободу и переход в рабское состояние.
Сообщения Гардизи и Ибн Русте позволяют высказать догадку о начавшемся среди восточных славян обособлении рабов от массы свободных, т. е. о формировании группы людей, образующих отдельную от других членов общества социальную категорию, живущую по предписанным властями правилам и законам. Но это новообразование еще не вошло органически в общественную ткань и потому, вероятно, концентрация туземных рабских элементов происходит на окраинах восточнославянских земель, а не в гуще свободного населения — знак, лишний раз указывающий на внешнее изначальное происхождение рабства в восточнославянском обществе. Именно так, по нашему мнению, надо понимать факт отправки славянским «царем» обращенного в рабство преступника на периферию своих владений под надзор тамошних правителей. Общество, следовательно, допуская в особых случаях порабощение соплеменников, вместе с тем отторгает подобное порабощение, локализуя его носителей в пограничье с внешним миром. К этому надо добавить, что люди, совершившие преступление и обращенные за то в рабство, переходили в распоряжение и, если можно сказать, под юрисдикцию «царя» или его доверенных «мужей», занятых в сфере управления обществом.
Тут мы наблюдаем зарождение в восточнославянском обществе государственных форм зависимости, когда в непосредственное подчинение государству, олицетворяемому верховным правителем, поступают социальные элементы, выпавшие из сферы действия традиционных правовых норм и оказавшиеся вследствие того под покровом нового, так называемого «княжого права». Конечно, это были самые первые, чуть заметные ростки отношений, которые в эпоху Киевской Руси разовьются в целую систему.184
Арабские авторы упоминают еще один внутренний источник рабства у восточных славян, связанный с нарушением нравственных устоев общежития. Гардизи говорит, что славянин, когда берет себе жену, то «делает ее женой», если она окажется девственницей, «если же нет, то продает ее...».185 К сожалению, Гардизи не уточняет, кому продавалась женщина, потерявшая невинность до замужества: своим или чужим покупателям. Однако сам характер повествования (описание внутреннего уклада жизни славян) склоняет к мысли, что у него речь идет о женоторговле среди аборигенов, а значит, – о рабстве. Но в отличие от обращения в рабство за воровство, служившего источником формирования государственных рабов у восточных славян, наказание невесты, скрывшей от жениха и его родичей свою девичью неполноценность, являлось средством развития частного рабовладения. Стало быть, различный характер нарушения завещанных предками обычаев влек за собой в восточнославянском обществе и возникновение различных форм рабства: государственного и частного.