— Зачем? — удивилась Ямина.
Отец рассмеялся.
— Видимо, считалось, что они должны оцепенеть от благоговейного почтения.
— Что же происходило дальше? — полюбопытствовала Ямина.
— Те, кто посещал султана, рассказывали мне, что им удавалось лицезреть лишь один унизанный кольцами палец, протянутый сквозь щелочки в занавесях трона.
— Каких занавесях? — спросила девушка.
— Я покажу тебе картинку, — сказал отец. — Это нечто вроде гигантской кровати на четырех столбиках с серебряной рамой, украшенной причудливыми узорами из драгоценных камней, изумрудов и рубинов размером с куриное яйцо. Парчовые занавеси жесткие и плотные — они расшиты жемчугом и золотыми нитями.
После рассказанных отцом историй Ямину очень заинтересовал Сераль и заточенные в нем женщины.
Она узнала, что их число превышало три сотни, но точное количество обитательниц султанского гарема не известно никому.
И теперь, хотя это казалось невероятным, Хамид предлагал ей отправиться в место, о котором кто-то однажды сказал: «Наслаждение — это религия, а султан — это бог».
— Я не могу… не могу! — прошептала Ямина.
И все же, разве у нее есть выбор? Ждать, пока турецкие власти или, что еще ужаснее, разъяренная толпа вытащит ее из укрытия? Убежать за пределы города, чтобы умереть голодной смертью? Сдаться на милость англичан?
Она знала — хотя вряд ли призналась бы в этом самой себе, — что к ней отнесутся учтиво и, наверное, даже благородно, если она отправится к послу и расскажет, в какой ситуации оказалась. Но разве он сможет сделать что-то для нее и не станет передавать турецким властям?
И тогда ее посадят в тюрьму, если не казнят за шпионаж.
«У меня и впрямь нет выбора», — сказала себе Ямина.
И все же она вновь задрожала при мысли о том, что ей придется отправиться к Михри и оказаться в самой ужасной и самой скандально известной тюрьме в мире.
В гареме «посланника Аллаха на земле, последователя Пророка, повелителя повелителей».
Она поняла, что Хамид ждет ее ответа, и вновь испытала благодарность и привязанность к человеку, который подвергал свою жизнь риску и оставался верен им, несмотря на то что страна Ямины и ее отца вела войну с его страной.
— Зачем ты все это для нас делаешь, Хамид? — спросила Ямина, следуя ходу своих мыслей.
— Вы сделали ваш дом моим домом, — ответил Хамид. — Господин и вы, госпожа, — это мой народ.
Он произнес эти слова с такой искренностью, что Ямина почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы.
— Что нам делать с господином, Хамид? — беспомощно спросила девушка. — Его нужно похоронить, но где? Как найти священника, при этом не выдав себя?
— Думаю, госпожа, — ответил Хамид, — что, когда вы уйдете, мы подожжем дом!
Ямина в ужасе вскрикнула, но затем поняла, что это будет вполне разумным поступком.
Кроме своего естественного желания похоронить отца в освященной земле, она должна была подумать и о Хамиде.
Если бы выяснилось, что он укрывал русских, и прислуживал им, его жизнь мгновенно оказалась бы под угрозой. Кроме того, наверное, что-то восточное в крови Ямины одобрило предложение устроить погребальный костер!
Возможно, сам отец одобрил бы эту идею, подумала девушка. Он часто жаловался, что смерть безрадостна, а похороны мрачны.
Однажды, много лет назад, он сказал дочери:
— Мне ненавистна сама мысль о том, что человека кладут в яму в земле. И когда я увидел, как гроб моего отца ставили в семейный склеп, то подумал, что это не менее неприятно. Но разве есть какие-нибудь другие возможности?
Это была случайная мысль, но теперь она вернулась, и Ямина знала, что у нее есть ответ.
Они с Хамидом подожгут дом, и языки пламени взовьются до небес. От тела ее отца останется лишь пепел, и оно избежит ямы в земле или мрачного склепа.
— Ты прав, Хамид, — произнесла она вслух. — Именно это мы и должны сделать.
— Если госпожа позволит, я сейчас пойду договариваться с Сахином. Не открывайте дверь, пока я не вернусь.
— Иди, и да пребудет с тобой Аллах, — ответила Ямина принятым на Востоке благословением, и на мгновение серьезное лицо Хамида озарилось счастливой улыбкой.
— В один прекрасный день, госпожа, мы вернемся домой.
— Непременно! Но, что бы ни случилось со мной, Хамид, — сказала Ямина, — ты должен вернуться, а когда мои родственники приедут из Санкт-Петербурга, мой дядя и его сыновья… мои кузены, чтобы узнать, что случилось, расскажи им обо всем, что ты сделал для господина и для меня.
Хамид низко поклонился, что вполне типично для жителей Востока, когда они растроганы. Затем, больше ничего не говоря, он вышел из дома и закрыл за собой дверь.
Оставшись одна. Ямина закрыла лицо руками.
Ей было трудно поверить в реальность разговора, который только что состоялся с Хамидом.
Неужели она действительно согласилась искать убежища в султанском дворце, прятаться в его гареме?
И все же она знала, что если где-нибудь и будет в безопасности, то это именно у Михри.
Красавица черкешенка была на год старше Ямины, и, когда ее похитили агенты султана, находилась на пике своей привлекательности.
Только после того, как все обитатели поместья три дня искали ее, они узнали правду и поняли, куда она исчезла.
И хотя Ямина горько плакала о потере дорогой ей служанки, она прекрасно понимала, что остальные женщины в доме улыбались. Обсуждая этот случай, они говорили, что Михри подобает быть там, где ее красота будет оценена по достоинству.
Отец объяснил Ямине, что для Михри, как и для многих других девушек это уникальная возможность.
— Как же она вытерпит это? — пылко спрашивала Ямина. — Быть одной из трехсот, молиться и надеяться, что она привлечет внимание султана, зная при этом, что шансы не так уж и велики. Но даже если ей удастся завоевать его расположение, остальные будут завидовать и ненавидеть Михри за то, что султан предпочел именно ее.
— Думаю, женщины таковы во всем мире, — улыбнулся отец. — Все они хотят привлечь внимание мужчин и надеются удачно выйти замуж. Уверен, что для Михри стать икбал,любимицей султана, — вершина, всех ее жизненных стремлений.
— Михри умна, — сердито возразила Ямина. — Я научила ее читать и писать. Она может немного говорить по-английски и вполне неплохо по-французски. Думаю, теперь она выучит и турецкий язык.
— Это поможет ей общаться со множеством людей в гареме, — ответил отец. — А сам султан знает английский и французский, так что у Михри будет преимущество по сравнению со многими ее соперницами.
— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог сравниться красотой с нашей Михри, — пылко произнесла Ямина.
Теперь она знала, что была права.
Если Михри стала икбал— фавориткой султана, — есть возможность, что рано или поздно она станет и кадин— его женой. Чего еще может желать восточная женщина?
Наверняка, будучи икбал,Михри получила достаточную власть, а это значит, что она сможет обеспечить безопасность Ямины не только в гареме, но и от самого султана.
Ямина подумала, что ее не будут беспокоить другие мужчины. Она знала, что в глазах турок не выдержит никакой конкуренции с черкешенкой. Светлые волосы и белая кожа Михри были очень привлекательны для восточного правителя.
— Я буду там в полной безопасности, — заверила сама себя Ямина.
Затем, словно больше не в силах думать обо всем этом, она поднялась наверх и вновь опустилась на колени рядом с телом отца, чтобы помолиться.
Хамид вернулся очень поздно.
Ямина ждала его внизу. Она приготовила ужин для них обоих, просто потому, что ей нужно было чем-то заняться. Сидеть и терпеливо ждать было невозможно.
Когда он вошел. Ямина вскочила на ноги и с тревогой взглянула на него. Она с ужасом думала, что же он скажет ей.