Но все равно найдет.
Поэтому, я оставляю Женнет в шатре.
Сам выхожу прогуляться.
Возвращаюсь.
Моя Женнет умиротворенная.
Спокойная лежит.
Улыбается.
Нет в ней уже напряжения.
Злости больше нет.
Так мы и ладим.
Приходят мои друзья.
Многозначительно молчат.
Мне кажется, что хотят меня испугать.
Огорчить хотят.
С другой стороны…
Возможно, помочь хотят.
Вообщем, хулиганят, как мальчишки. — Купец резко засмеялся. — Меня трудно запугать.
Я не боюсь повышения цен на бараньи шкуры.
Не боюсь измен жены.
Главное в жизни — поесть.
Переночевать.
Поговорить.
У кого этого нет, тот — бедняжка.
С подобными я даже разговаривать не хочу».
«Не спорим», — я процедила сквозь зубы.
Слишком Лейла старается с мешком.
Я понимаю.
Она хочет, чтобы купец поверил.
Поверил в то, что сам придумал.
БЕЗ ДОВЕРИЯ ДАЖЕ ЛЖИ НЕТ В КУПЦЕ.
«Вы.
Вы тут…
Продолжайте!
Продолжайте!» — Купец неожиданно тонко захихикал.
В конце хрюкнул.
И скрылся в ночи.
Я тут же проблеяла:
«Лейла!
Теперь у меня между ног болтается мешок с камнями.
С камнями и палкой.
Мешок тянет».
«Нуууу.
Не камни, а — камушки.
Не палка, а — палочка!
Как ощущения?»
«Ощущения — будто бы я на осле еду».
«Терпи, Церера.
Для нашего дела нужно терпеть».
«ДЛЯ ЛЮБОГО ДЕЛА НУЖНО ТЕРПЕТЬ.
Очень неудобно.
Неужели, мужчины с ЭТИМ всю жизнь ходят?»
Это же неудобно».
«Аха!
Мужчины еще и гордятся ЭТИМ!
Чем больше камешки в их мешке…
Чем длиннее палка, тем выше подбородок».
«Нашли чем гордиться, — я фыркнула. — Лучше бы гордились Солнцем в небе.
Или луной.
Луна на том же небе».
Я и Лейла остановились у балагана.
«Будем ждать здесь, — я потянула подружку в тень платана. — Шамулай появится…
Обязан появиться».
«Я тоже так думаю», — Лейла выпятила грудки.
«Холодно?» — Я с жалостью смотрела на голую Лейлу.
«Холодно?
Церера!
Ты шутишь?
Мне жарко.
В жар бросает».
«Но прохладный ветерок.
С моря ветерок дует…»
«Ветерок еще сильнее будоражит!
Я никогда обнаженная не была в людном месте.
Ощущения…
Ощущения — потрясающие.
Взгляды воспламеняют меня.
На меня косятся.
Я чувствую себя царицей».
«Царицей?
А не рабыней чувствуешь?
Тогда все рабыни должны тоже радоваться.
Ведь они всегда и везде голые».
«Нет.
Рабыни не радуются.
У рабов отняли даже смех.
Рабыни не думают о том, что они голые.
Они только о свободе думают.
Поэтому у них нет того возбуждения, которое я сейчас испытываю».
«С тобой рядом опасно, Лейла, — я улыбнулась. — Можно обжечься».
«Попробуй! — Глаза Лейлы сверкали горящими углями. — Обожгись о меня, Церера!
Я только этого и жду».
«Тише, — я прошептала. — Визирь Шамулай идет».
«Действительно, Шамулай, — Лейла процедила с досадой. — Самый самый момент прервал».
«Ничего он не прерывал, — я вжала голову в плечи.
Думала, что так спрячусь от взгляда Шамулая. — Он сам по себе.
Смотри!
Смотри, Лейла!