Навещали и надсмотрщики.
Надсмотрщиков Зефира принимала с холодным презрением во взгляде.
Вскоре надсмотрщики от нее отстали.
Я под взглядом «ананасов» чувствовала себя неуверенно.
Но за мной ничего страшного не было.
Я была уверена, что меня не переведут в «ослиные шкуры».
Ко мне подобралась Ванесса Лупоглазая.
Пытливо разглядывала меня.
Мельпомена расставила крепкие кривоватые ноги.
Оперлась ладонями на колени.
Буравила меня наглыми глазами.
Чуть в стороне хихикали рабыни.
Они не были «ананасами».
Но и не «ослиные шкуры».
Остальные наблюдали из-за спин.
В тени притаились «глаза», «ноги» и «ж…ы».
Они с нетерпением ждали, когда меня «ананасы» унизят.
«Как имя?
Откуда тебя привезли?» — Спросила Ванесса.
Она была не стрижена.
Длинные волосы свисали до пояса.
На лбу Ванессы было клеймо рабыни.
«Я — Косплея, — я ответила тихо. — Издалека.
Меня взяли в рабство».
Я думала, что мне посочувствуют.
Но все расхохотались.
Ведь кругом были рабыни.
«Надсмотрщикам давала? — Лахивия ударила меня по рукам. — Стой прямо.
Тебя еще не нагнули».
«Надсмотрщикам не давала.
Никому не давала».
«Ну и дура, — пронесся шепот. — Под надсмотрщиками хорошо живется».
Некоторые рабыни хвастаются, что к ним надсмотрщики приходят по ночам.
Но никакой выгоды рабыня не получала от сношений с надсмотрщиком.
Наоборот.
Только боль.
И болезни.
Зефира вытянула вперед ноги.
Обута в изящные сандалии.
Сандалии рабыням запрещены.
Обувь запрещена.
Поэтому сандалии подчеркивали высокий статус Зефиры среди рабынь.
Зефира в рабстве следила за собой.
«С кем раньше жила?» — Зефира промурлыкала.
Дотронулась до моей левой груди.
Я отшатнулась.
«Стой на месте, тварь», — Зефира рявкнула.
Ударила меня по щеке.
Больно.
Гримаса бешенства исказила фарфоровое личико «ананасихи».
Сквозь красивую маску проглянула жестокая сущность.
Так и было.
Зефира часто убивала рабынь.
Просто из удовольствия.
Как и жрец Онохий.
Зефира вела себя не как рабыня.
Она делала вид, что в рабстве случайно.
И скоро ее выкупят….
В минуты благодушия Зефира нисходила до других рабынь.
Улыбалась.
Обещала всяческие блага.
Словно она не рабыня, а — госпожа.
Она говорила, что она чистая.
Благородного рода.
Случайно оказалась в рабстве.
Зефира врала.
Она была жульем.
Ее образ скромницы портила непроизвольная гримаса.
С языка слетали словечки портовых бродяг.
Когда рабыню Бернандину надсмотрщики секли прутьями, Зефира хохотала.
Однажды рабыня Хельмутка сказала, что Зефира любит надсмотрщиков.
Зефира разозлилась на Хельмутку.
Ноздри Зефиры раздулись.
Лицо выражало крайнее возмущение:
«Надсмотрщики? — Зефира заорала на Хельмутку. — Мы — рабыни.
Мы должна держаться друг за дружку.
Я вам помогаю.
Ублажаю надсмотрщиков.
Страдаю одним местом, — Зефира показала это место.. — Никто не смеет меня упрекать в том, что я помогаю вам».
Через три дня Хельмутка тяжело заболела.
Она раздулась.
Никто ничего не мог доказать.
Хотя все догадывались, что Зефира отравила Хельмутку.
Зефира, разумеется, мстила тайно.