Пойдем со мной в горы.
Я тебе покажу кое-что».
«А здесь ты не можешь показать, Эзоп?»
«Нет, Льянка.
Здесь этого нет».
Эзоп привел меня в гранатовую рощу.
«Эти сладкие гранаты я сберег для тебя, госпожа.
Мне нравится смотреть, как ты их кушаешь.
Красный сок стекает по твоему подбородку.
Капли сока падают на грудь…»
«Эзоп, Эзоп!
Если бы ты любил гранаты, то не стал бы меня звать.
Сам бы все съел. — Я с негодованием посмотрела на раба. — Тебе не нравятся гранаты.
Но ты обожаешь смотреть, как я их ем.
Мог бы в дом гранаты принести.
И не таскать меня в горы».
«Но…
Льянка.
На природе интереснее!»
«НА ПРИРОДЕ ПРИ УРОДЕ», — я задумчиво произнесла.
Играли мы в барана и овцу.
Баран — Эзоп.
Овечка.
Милая прелестная овечка.
Разумеется, что овечка — я.
«Мне кажется, что игра будет скучной, — я накручивала локон на пальчик. — Комедия?
Трагедия?
Всего лишь баран.
И овечка…
Может быть, пригласим льва?»
«БАРАНЫ СО ЛЬВАМИ НЕ ИГРАЮТ, — ЭЗОП нахмурился. — Львы любят овечек.
Я не буду играть, если тебя, овечку, будет любить лев».
«Львы нынче дороги, — я вздохнула. — На стадо баранов — один волк.
На стаю волков — один лев».
«Госпожа.
Льянка!
Я придумал, чтобы игра была интересной».
«И как?
Ты залезешь на пальму?
И будешь квакать?
Я уже это много раз видела, Эзоп».
«Мы будем играть без слов».
«Без слов? — Я задумалась. — Мы отрежем себе языки.
Не произнесем ни слова.
Но вырастут ли потом языки?
Хвосты у ящериц отрастают.
А языки у людей?»
«У некоторых людей языки змей, — Эзоп поклонился. — Но я ни разу не видел человека с языком ящерицы.
Нет.
Мы не станем отрезать языки.
ЧТО ОТРЕЗАНО, ТО УЖЕ НЕ ПРИШЬЕШЬ ОБРАТНО.
Мы будем только блеять».
«Блеять?»
«Да, госпожа.
Льянка!
Только блеять.
Я — баран.
Поэтому буду говорить только Беееее.
Ты — овечка, поэтому от тебя – только – Меееее!
И ни одного слова.
Ни одного слова по-человечьи».
«Попробуем», — я произнесла с сомнением.
«Беееееее», — Эзоп набросился на меня.
Повалил на ложе.
«Эзоп!» — Я вскричала.
«Ни слова по-человечески, — Эзоп приложил палец к моему рту. — Мы играем».
«Мееее», — я промычала.
«Бееее!» — Эзоп сорвал с меня тунику.
«Меееееееееееееееее!»
Во время обеда старший надсмотрщик над рабами поторапливал:
«Пошевеливайтесь, рабы!
Жрите быстрее.
Солнце еще высоко.
Работать надо».
Тогда Эзоп поднялся.
Снял набедренную повязку.
Наклонился.
И стал засовывать огурец себе в.
«Что ты делаешь, несчастный? — надсмотрщик закричал. — Зачем огурец в засовываешь?»
«Так быстрее пища дойдет до желудка, — Эзоп кряхтел. — Ты же сказал, чтобы мы поторапливались».
Я кушала персик.
Подавилась косточкой.
Эзоп бросился на помощь.
Выбил из меня кость.
Персиковую кость выбил.
«Госпожа!
Я жду благодарности! — Эзоп смотрел мне в глаза. — Я спас тебе жизнь».
«Эзоп!
Ты спас мне жизнь.
Для тебя это и есть благодарность.
Ты меня должен благодарить, что я живая осталась…»