— Надлежит быть. Для несения службы.
Та-ак. Опять призыв. Как оно всё мне…
— А отсрочку можно?
— Можно. Ежели жена на сносях.
Дальше Аким начал промывать мне мозги по уже знакомой теме: «Каким надлежит быть боярину доброму». Интересно, что сам он «призыв» не проходил: шёл по другой статье — «детские». То есть — потомственные дружинники, «янычары». Более того, судя по его обмолвкам и хмыканью Якова, отношения между этими двумя группами молодёжи при княжеском дворе — враждебные. Но, получив вотчину и шапку, Аким пытается вести себя «прилично» — соблюдать правила и обычаи сословной группы «бояре добрые, вотчинные».
Смысл «призыва» — понятен. Каждый, достигший «зрелого» возраста «боярский сын» должен явиться к князю и принести личную клятву. Я уже говорил, феодализм — сплошной «культ личности»: вассал всегда клянётся в верности лично сюзерену. «Возраст клятвы» на «Святой Руси» — 15 лет. С этого времени юноша становится совершеннолетним, обязан идти на войну «оружно и конно». Может жениться, отделиться, служить… Взрослый.
Помимо собственно клятвы, приходя на княжий двор, недоросль завязывает знакомства и устанавливает личные контакты. На него смотрят и оценивают. Часто смотрят конкретно: проходят смотрины, совершаются помолвки и свадьбы. Юноши определяют свой жизненный путь: кто остаётся в княжеской службе, кто оседает в городских усадьбах, кто разъезжается по вотчинам.
Здесь нет оттенка гарнизонной службы, как в Англии: каждый вассал в очередь должен явиться на 40 дней для охраны замка сюзерена. Смысл более ознакомительный:
— Эт что за морда? — Да наш это! Мы с ним вместе сортир драили.
Но, естественно, проверяются и боевые навыки подрастающего поколения. Наряду с прочими, полезными для князя, талантами.
— Я чего волнуюсь, Ваня. Дети боярские идут более по родне. Служит дядя в стольниках — стольник отрока к себе и забирает. А у меня-то родни нет. Не смогу я тебя так… пристроить. И чтоб служба не в тягость, и чтоб у князя на глазах. Чтоб показать себя мог, а не чужим кобылам хвосты заносить.
«— Дедушка, а я, когда выросту — стану офицером?
— Станешь, внучек, станешь.
— А генералом?
— Конечно, внучек.
— А маршалом?
— Маршалом? Нет — у маршала свой внук растёт».
Аким был весьма смущён ограниченностью своих возможностей по части блатного трудоустройства с карьерными перспективами.
— Тю! Аким Яныч! У тебя ж половина города — сослуживцы-соратники. На что мне родня, когда у тебя друзья есть? Вон тот же Гаврила — классный мужик. Неужто он мне в оружейной — местечка не найдёт?
— Мда… Так-то оно так. Только… вишь ты… все други мои… не то чтобы в опале, но… С них-то высоко взлететь… чтоб к самому князю в ближний круг… Да я-то и сам… а ты ж — мой… мда… «добрая слава лежит, а худая бежит».
— Да ну, фигня. Я к князю в сапог мягкой стелькой — не напрашиваюсь, я и со стороны посмотрю. А эта служба… долгая?
— Э-эх, Ваня. Боярская служба — всю жизнь. До доски гробовой иль кельи монашеской. А в «боярских детях на княжьем дворе» — год. Каждый год съезжается десяток-полтора недорослей. Проверяют, конечно: может ли на коне ехать, саблей рубить, письмо прочитать, не ссытся ли, в бога верует… Кого сразу отправляют. Ежели вовсе негожий. Далее по-разному. Кто в службе остался, кто домой отъехал. Кто — сам, кто — с женой молодой. Иной — годика два-три послужит, обженится да уходит. А на его место меньшой братец садится. Главное — чтобы светлый князь благоволил. Тогда и место можно высокое…
Аким с сомнением разглядывал меня. А я его — с пониманием. Что семейство Рябины у Благочестника не в чести — понятно обоим. Акиму старые дела аукаются, мне — и его старые, да и свои новые. Не будет у меня с Благочестником любви, а будет на мотив той «цыганской дочери», которая «за любимым в полночь»:
— И я! И я в город хочу! Сколько ж мне тут в глухомани терпеть?! Последние годочки своей жизни бесталаной в дебрях лесных переводить! Ваньку везёшь — и меня возьми! Я подружек сто лет не видывала, по церквам святым не хаживала…
— Цыц!
Бурно начатый монолог Марьяши был оборван Акимом, но, как сразу видно, это просто пауза. Я уже достаточно знаю свою «сестрицу» — она не остановится. Она будет долбать и добьётся своего. Тогда зачем нам лишние «запахи и звуки»?
— Марьяшу и вправду надо везти в город. А то она здесь совсем паутиной подёрнется. Надо бы и Ольбега прихватить. Нечего деревенщиной расти — пусть в городе оглядится. А ехать нам… У нас нынче дел много… давай позже. Давай по первопутку.