— В Союзе продолжают царствовать тирания и насилие. Так будет, пока там правят коммунисты. Когда мы их оттуда вышвырнем, Россия должна вернуться в старые границы.
— Какие именно? — задал вопрос один из корреспондентов.
— В границы царствования Иоанна Грозного. И руководить ею будет НТС — Народно-трудовой союз — наиболее совершенное и прогрессивное политическое формирование, достойными и последовательными представителями которого являются члены баварского отделения. Будущее за нами!
Редкие рукоплескания. Кто-то зевает, кто-то посмеивается, а кто-то слушает серьезно, будто и впрямь в микрофон вещает посланник всевышнего.
Идет пресс-конференция. Блицы сверкают все реже, потому что продолжается она уже сорок минут. Многие устали, особенно седовласые ветераны эмигрантского движения, пришедшие поглазеть на одного из руководителей энтээсовцев. Те откровенно дремлют, только вздрагивают иногда от выкриков Ярыгина. По обе стороны от интервьюируемого, шагах в четырех-пяти сидят в непринужденных позах в креслах-качалках два его телохранителя — профессиональные борцы каратэ. Ради безопасности шефа они готовы переломать кости любому.
— А правда, что лично перед вами сейчас остро встали финансовые проблемы?
Этот вопрос задал вертлявый корреспонденток с хватким взглядом. «Наверно, из какой-нибудь красной газетенки», — подумал Агап Егорович и спутался, смешался на мгновение. Он бы с удовольствием отдал этого лысого человечка своим скучающим телохранителям. Они бы сделали из него отбивную котлету. Но тут, к сожалению, пресс-конференция, рамки, этикеты... Ярыгин собрался.
— Все эти слухи — козни моих врагов, — сказал он бодро и с усилием усмехнулся.
Раздался чей-то откровенный смешок. Пресс-конференция продолжалась.
Во втором ряду круглого зала сидел Довлат Горелов и внимательно следил за ее ходом. Перед ним кривлялся жалкий и злой человек. Горелова передернуло от мысли, что этот фигляр смог бы когда-нибудь прийти к власти. Как бы тогда он, возомнивший себя божьим пророком, топтал косточки своих врагов, какие жуткие диктатуры установил бы! Не зря же сейчас его политическая серость, умопомрачительная ненависть к Советскому Союзу и агрессивность отпугивают многих даже рьяных реакционеров.
Начинал он, с точки зрения Довлата, путанно, но совсем неплохо. Будучи советским специалистом на стройке целлюлозно-бумажного комбината в одной из южноамериканских стран, влез в финансовые махинации, спекулятивные сделки и, окончательно погрязнув, понял, что в СССР придется за это отвечать. Тогда он попросил политического убежища в посольстве США, которое и получил.
Другой бы потерялся, — мало ли заблудших преступников, матерых и худосочных, зачахло в эмигрантском болоте. Этот — нет. Выкарабкался вот. Зацепился за НТС, походил там в низших чинах, попресмыкался, потом умудрился написать одну за другой две книжки о бывшей родине, да настолько злобных, что заслужил милости от лидеров НТС, получил в редакторство эмигрантскую газету, обрел какую-никакую известность, а теперь вот и сам, как говорится, при сане — возглавляет НТС всей Южной Америки.
Довлат ушел бы отсюда, из этого душного, прокуренного зала, чтобы не слышать истеричных выкриков новоявленного лидера НТС, не лицезреть этого бездарно оформленного фарса. Но уйти Горелов не может. Ярыгин нужен ему, нужен для дела, которое задумал он сам и которое осуществит во что бы то ни стало. На Агапа Егоровича ему тысячу раз наплевать. Для Довлата он всего лишь проходная пешка, ступенька, которая приподнимет Горелова над всем этим затхлым и прогнившим миром, который именуется эмиграцией. Ему наплевать на Ярыгина, как и на всех остальных...
Ну наконец-то угасли блицы, щелкнули выключатели телекамер, пресс-конференция закончилась. Ярыгин глотнул минеральной воды, и в сопровождении телохранителей пошел к выходу.
«Вдруг откажет? Как не хочется к нему подходить. Да и опасно, черт...»
Покатые плечи каратистов напряженно зашевелились под легкими пиджаками, когда какой-то парень окликнул их хозяина, и стал приближаться, — чего ему надо?