Такое препятствие требовало от всего командного состава полка умения организовать бой творчески, глубоко обдуманно. Надо быстро, дерзко и с наименьшими потерями парализовать и уничтожить противника. Снаряды и другие боеприпасы в Берлине нам не ограничивали.
Мною было принято решение, как можно ближе к кирхе выдвинуть несколько батарей и самоходные установки, а остальную артиллерию расположить на закрытых огневых позициях. А тут еще помог случай. К подвалу моего НП пришел командующий артиллерией 28-го гвардейского стрелкового корпуса полковник Александр Григорьевич Тимощенко. Это очень выдержанный, высококультурный человек, артиллерист большого масштаба. Он подробно выслушал мою оценку обстановки и решение. Немного подумав, сказал:
— Давайте добавим еще один залп «катюш».
Очень пригодилась нам эта добавка!
В течение 30—40 минут в том месте, куда била наша артиллерия, бушевал сплошной огненный ад. А когда мы заняли площадь и кирху, там не осталось ничего живого. У нас не было ни времени, ни необходимости считать погибших гитлеровцев. Торопясь приблизить долгожданный час победы, гвардейцы стремились вперед.
Я приказал артиллеристам весь огонь перенести на зоологический сад. В первую очередь разрушить забор и проделать в нем проходы, а командирам отрядов — готовиться к штурму укрепления в зоопарке.
Зоологический сад — один из наиболее укрепленных узлов сопротивления в центральной части Берлина: железобетонные сооружения (бункера), кирпичные, каменные, заранее подготовленные к обороне здания, железобетонный забор двухметровой высоты. Его защищала группа в составе пяти тысяч человек из разных частей с пятью танками и большим числом артиллерийских орудий. Все площади и улицы, идущие к саду с юго-востока, были перекрыты баррикадами и пристреливались перекрестным артиллерийским огнем.
Начальник штаба дивизии гвардии майор Ситало по телефону уточнил мою задачу — овладеть бункером, уничтожить его гарнизон и затем наступать на Берлинский ипподром.
В течение 1 мая штурмовые отряды, проявляя высокую инициативу, отвагу и мужество, захватили южную часть зоологического сада.
Стоны раненых на войне приходится слышать часто. И хотя по-разному ведут себя люди, страдающие от боли, постепенно и помимо воли насколько-то привыкаешь к этому. Но как ошеломляюще непривычно звучат стоны и заунывные крики раненых зверей и птиц! Немощные, беззащитные, с печалью, переворачивающей душу, смотрели они на людей. Среди искалеченных животных я обратил внимание на медведя, раненного в обе передние лапы. Он поднялся на задние конечности, протяжно, утробно ревел, взывая о помощи. Я не удержался и приказал ветеринару полка капитану Исаеву оказать помощь животным, насколько это возможно.
Не располагая инженерно-техническими данными о сооружении бункера, который нам предстояло штурмовать, я принял решение разрушить бункер огнем артиллерии, частично уничтожить обороняющийся гарнизон и принудить оставшихся в нем капитулировать.
Большинство орудий двух артполков и полка самоходной артиллерии, приданных нам, стояло на расстоянии 200—300 метров от бункера. Они вели огонь прямой наводкой. Но, ко всеобщему удивлению, не могли нанести противнику хоть сколько-то заметного ущерба. Даже 152-миллиметровые снаряды оставляли на стене только царапины. Артиллеристы вошли в азарт, из всех орудий начали бить в одну точку, но пробить стену так и не удалось.
Тогда мною было принято другое решение — блокировать бункер силами штурмовых отрядов. А с помощью саперного взвода подорвать входные двери и ворваться во внутренние помещения. Саперы сумели сделать мощный взрыв. Но и таким способом не удалось добиться положительного результата.
Вот краткая характеристика этого оборонительного сооружения. Железобетонное шестиэтажное здание: три этажа под землей, три — над землей, с бойницами и смотровыми окнами. Толщина покрытия 3—5 метров, стен — 2,5 метра. В разных местах установлено 32 артиллерийских орудия различных калибров, до 150-миллиметровых включительно; в крыше — 8 зенитных орудий, которые могли вести огонь и по наземным целям. Здание оборудовано шахтными подъемниками для подачи снарядов непосредственно к орудиям. Имелись также фильтро-вентиляционные установки и силовая электростанция с запасом топлива. Так что гарнизон бункера, насчитывающий 1000 человек, мог жить здесь целыми месяцами. Как выяснилось позднее, бункер был связан подземным ходом с другими сооружениями такого же типа.
Вечером 1 мая по моему приказу старший сержант Лебединский, переводчик, доставил трех пленных. Офицера среди них не было, но один после долгой беседы с Лебединским добровольно решил пойти в бункер с предложением о капитуляции. По профессии был он, кажется, школьным учителем, и семья жила где-то недалеко от Берлина. Двое других оказались из числа гарнизона бункера, знали расположение его и командный состав. Они согласились быть сопровождающими. Все они отлично понимали, что идут на большой риск, но если задача будет выполнена, я обещал выдать им гражданскую одежду и отпустить на свободу.
Оговорив условия, мы составили на немецком языке примерно такую бумагу:
«Начальнику гарнизона бункера. Предлагаем прекратить сопротивление и сдаться в плен. Гарантируем жизнь вам и вашим подчиненным. Дальнейшее сопротивление бессмысленно».
Уже перевалило за полночь, когда Лебединский проводил парламентеров в установленное место и там остался ждать их возвращения. Штурмовые группы Исакова, Кудрявцева и Акулинцева подошли близко к бункеру, но вражеские огневые средства и боевые возможности были исчерпаны до конца. По всей обстановке чувствовалось, что вот-вот кончится война. И на самом деле, до падения Берлина оставались считанные часы.
Вскоре через заместителя начальника оперативного отдела дивизии гвардии майора Пайгусова мне стало известно, что 2 мая в 00 часов 40 минут радиостанция 79-й дивизии приняла радиограмму 56-го немецкого танкового корпуса:
«Алло, алло! Говорит 56-й танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 12 часам 50 мин. по берлинскому времени (2 часа 50 минут московского времени) высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг на фоне красного света. Ждем ответа».
Об этой радиограмме генерал Станкевский немедленно доложил командующему 8-й гвардейской армии Чуйкову.
2 мая в 4 часа вернулись наши парламентеры с моей бумагой. На ней же, за подписью одного из генералов, сообщалось о принятии наших условий. На рассвете этого дня из смотровых окон и дверей бункера показались долгожданные белые флаги. Скоро потянулась длинная вереница отвоевавшихся солдат и офицеров.
Ответственным за сбор и отправку пленных был назначен командир комендантского взвода старшина Леонид Иванов, который неплохо владел немецким языком. Однако вскоре пришлось выделить ему помощника — командира автоматной роты Солодовникова: в бункере оказалось более тысячи человек, среди них — десятки полковников и несколько генералов.
Командирам батальонов я уточнил дальнейшую задачу и приказал овладеть Берлинским ипподромом. Они приступили к выполнению этой последней задачи. И тут выяснилось, что в бункере сосредоточено большое количество художественных ценностей: древнейшие картины великих мастеров кисти, награбленные фашистами во всех странах Европы. Начальнику штаба полка Провоторову я дал указание обеспечить сохранность ценностей.
Было около одиннадцати часов, когда к нам на машине подъехал генерал Станкевский и, не ожидая моего доклада, по инерции шумно приказал:
— Вперед, вперед! Что вы остановились?
Я коротко доложил, что батальоны Шевцова и Черкасова, не дойдя до ипподрома, встретились с воинами 207-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии генерала Кузнецова. Наступать пока некуда.