— Не понял ты, Степа! Лешка он, как бы это сказать, похабный очень. Губошлеп он и есть губошлеп. А я хочу теоретически поразговаривать. Ведь все знают, что ты самый юродированный человек. Вот скоро мы за судей голосовать будем. Да-к я твою фамилию напишу.
— Спасибо, Миша, — прочувствованно сказал Академик. — Но что толку?
— И я говорю, — со вздохом согласился Миша. — Если на то пошло, я не то чтобы в судьи тебя, в прокуроры бы выдвинул. Понял?
— Спасибо, Миша.
— Ну ладно, хватит об этом. Вот ты мне теоретически объясни: почему от меня девушки нос воротят? Не все, конечно, сам знаешь, но воротят. Что об этом в Академии наук думают?
Трудный вопрос. А ну-ка, налей еще пивка. Степа принял из рук Блинова кружку, фыркнул па пену и попросил:
― Обрисуй мне ее внешность.
— Ну как сказать, — замешкался Миша. Зажмурился, силясь вызвать образ девушки. — Аппетитная. Все при ней и сзади и спереди. Туфли итальянские.
— Речь какая?
— Культурная речь. Сам понимаешь, не как у Лешки. Пиво не пила, а деньги заплатила.
— Все ясно! — решительно поднялся с табуретки Академик. — Не ровня ты ей.
— Это почему? — обиделся Миша и вдруг вспылил: — Да видали мы таких! Вспомни Таньку Оглоблю. Королева, а не женщина! Коньяк только из фужера пила. А потом что? Увидела мои «Жигули» и обмякла. Впереди машины бежала, дорогу домой показывала. И еще гудела на перекрестках. Помнишь?
― То Танька, а это другой коленкор, видать. Вот, скажу, у нас в Академии. Всякие люди есть: и умные, и прости-господи. Посмотришь порой — стоит шибздик в очочках, тоненький, как карандаш. Мелочь, словом. А рот раззявит эта малявка, а там формулы видать. Вот это, я понимаю, ученый. Член-корреспондент, не меньше! Это я к чему говорю? Ты думаешь, у этого шибздика какие женщины? Конечно, не то что твоя Оглобля. И им, этим женщинам, кроме учености, ничего не надо. Понял, куда я клоню?
― Пока еще не совсем, — честно признался Миша.
— Слушай дальше. Ты ведь, но сути, кто такой? Неуч, Митрофанушка, тыкни…
― Ну ты поаккуратней, Степа. Тыква, нашел что сказать.
― Это я, Миша, не в обиду, а к слову. Плесни пивка. На этот раз Миша налил только полкружки.
— И если ты хочешь послушаться разумного совета, — продолжал разглагольствовать Академик, заметив «щедрость» Миши, — то тебе надо остепениться.
— Чево-о?! — брезгливо поморщился Миша. — Иди-ка ты со своими советами в церковь. Остепениться?! Хм… Пока молод — погуляю еще.
— Глупый ты! — снисходительно проговорил Академик. — И ничего не понимаешь. Остепениться — это по-нашему заработать степень.
— Какую степень? Может, статью? — съехидничал Блинов.
— Степень кандидата наук, дурашка. И тогда все девушки твои. Любую выбирай: хочешь — рыжую, хочешь — черную, а по нынешним временам и синюю найдешь.
Миша стоял не шелохнувшись. Глаза его вперлись в лицо Академика. Рот приоткрылся. Миша думал. Наконец он выдавил:
— А как же я остепенюсь? Экзамены, небось, сдавать надо.
— Поможем.
— А сколько это будет стоить?
— Прилично. — Сколько?
— Две тысячи. Да плюс банкеты, приемы… Миша крупно вздрогнул и прислонился к двери.
— Ты что это, без подготовки такие цифры называешь?! Совсем рехнулся?
— Другие больше платят.
Миша снова задумался. Наконец мучительно выдавил:
— Говоришь, и синие будут? Интересно. Да за эти деньги я стадо павлинов куплю. Правильно я рассуждаю?
— Правильно, Миша. Ни к чему тебе остепеняться. Оставим этот разговор.
Степа Академик своими редкими глазами проводил уплывшую в мойку кружку и расчетливо подумал: «Если закажу сейчас пива, этот торгаш за три кружки слупит. Пойду-ка я лучше к Ефиму, авось он и на воблу разорится».
— Ну бывай, Миша! — поднимаясь с табуретки, попрощался Степа.
— Бывай, — буркнул в ответ Миша, — Так-таки ничего ты мне дельного и не посоветовал.
— Прижимистый ты, потому и советы мои не впрок. — Ох и каналья ты! — Миша картинно всплеснул руками. — Надулся пива, как паук, и еще прижимистым обозвал. Это как называется?
— Мне твое пиво — во где застряло! — ладонью показал на горло Степа Академик. — Получи полтинник и давай-ка мы с тобой на будущее спина к спине и кто дальше отскочит.
— Ладно, Степа, не дури, — думая о своем, примирительно сказал Блинов. — Но и ты гусь порядочный. Это ведь надо учудить: за девицу две тысячи выложить.
II
А ночью Мише приснился сон. Подходит он будто к своей пивнушке, а у той очередь — хвоста не видать. И все степенные, почтительные. Молча стоят. Ни ругани, ни утреннего кашляющего смеха. Удивило Мишу, что знакомых мало. Да и откуда им взяться среди этой публики: тут и профессора с тросточками, и полковники, и главные бухгалтеры. Многие на «Волгах», «Жигулях». А первой, первой у окошка стояла Она. Размякшая, глазки сопливые, увидела Мишу и как-то просительно улыбнулась: