Вскоре Талау получил первую награду — медаль «За отвагу»: на его счету были сбитый в групповом бою вражеский истребитель, много подожженных пулеметным огнем фашистских танков, автомашин и повозок.
В середине июля во время бомбардировки артпозиций противника в пункте Кромы самолет Рубена получил серьезное повреждение: вышел из строя правый мотор. Самолет утратил равновесие, отстал от строя. Спасаясь от фашистских истребителей, он ушел в облака и потерял ориентировку. Горючее на исходе. У экипажа один выход: покинуть самолет, спастись на парашютах. Но смельчаки приняли другое решение: дотянуть до своих, сохранить боевую машину для Родины. Талау связался с наземными радиостанциями фронтовых аэродромов, помог Рубену «перетянуть» через линию фронта, произвести посадку поврежденной машины во время дождя. А Талау, и совершив подвиг, оставался все таким же скромным и стеснительным. Только взгляд его стал более твердым. Своими переживаниями он делился с неразлучным другом, стрелком-радистом сибиряком Сашей Кузнецовым.
Саша был на редкость веселым и общительным парнем. Он лихо плясал, с удовольствием пел в кругу товарищей, чего Талау по своему характеру никак не мог делать.
И вдруг 19 июля 1943 года весельчак Саша не вернулся с задания. Их самолет был сбит истребителями противника. Летчик Василий Катков и штурман Владимир Фомин, тяжело раненные, попали в плен. Саша, сильно контуженный, оказался в окружении фашистов. Он отстреливался сколько мог. Последнюю пулю пустил себе в висок.
Сарсенбаев глубоко переживал гибель друга. На митинге, посвященном памяти Александра Кузнецова, он сказал:
— Буду мстить фашистам за поруганную землю, за родного Сашу. Любой приказ командования выполню точно, хотя бы это стоило мне жизни.
И все слушавшие его знали: это не только слова.
Через два дня после митинга Талау полетел на разведку железной дороги Брянск — Навля — Середина Буда — хутор Михайловский. И не вернулся.
Отчетливо помнится все, связанное с его последним боевым заданием.
До вылета оставалось минут двадцать. Эти томительные минуты Талау Сарсенбаев решил использовать для чтения. Прислонившись к ветвистому дубу, он читал вслух рассказ Тургенева «Касьян с Красивой мечи». Рубек Степанян и Михаил Вихорь, подпирая дуб плечами, внимательно слушали чтеца. Я лежал на спине у их ног, смотрел сквозь ветви на июльское небо, по которому двигались редкие серые облака.
Читал Талау превосходно, и я представил, как когда-то в классе слушали его чтение, затаив дыхание, ребятишки.
«Касьян подошел к месту, где упала убитая птица, нагнулся к траве, на которую брызнуло несколько капель крови, покачал головой, пугливо взглянул на меня… Я слышал после, как он шептал: «Грех! Ах, вот это грех!» — задушевно и выразительно читал Талау.
— Интересуюсь, — неожиданно заговорил Михаил Вихорь, — что бы сказал этот Касьян теперь, увидев Орловщину, залитой не птичьей, а человечьей кровью?
— Не перебивай, — сказал Рубен.
Талау продолжал читать. Перед нашими глазами вставали прекрасные картины русской природы. От этого на душе становилось спокойно и хорошо. И вдруг как гром над головой:
— Приготовиться к вылету!
Все подскочили, засобирались: кто надевал шлем, кто подтягивал ремень. Талау старательно запихивал в планшет «Записки охотника», выпрошенные им вчера у местных учителей.
— Талау, оставь книгу, — обратился я к нему. — Пока вы слетаете, мы успеем немного почитать…
Талау взглянул на меня, запустил руку в планшетку. Но потом раздумал и запихал книгу обратно.
— Ты что? — удивился я. — Книга ведь чужая. В случае чего — учителя обижаться станут.
— В случае чего, — повторил он, улыбнувшись, — мне с Иваном Сергеевичем легче будет. — И нагнулся за парашютом.
Я помог ему его надеть, застегнуть. Талау натянул шлемофон, хлопнул меня по плечу на прощание. Мгновение — и он уже улыбается во весь рот через иллюминатор самолета.