21 июля полк работал интенсивно. Самолеты один 8а другим уходили на боевые задания. И весь день стояла отличная погода. А тут перед самым вылетом экипажа Степаняна разразилась гроза, хлынул дождь. Лобановская роща, на опушке которой размещался полк, потемнела и застонала от громовых раскатов. На взлетной полосе образовались широкие пузырчатые лужи. В такой кутерьме самолет ушел на задание.
А вскоре снова выглянуло солнце, и летное поле закурилось дымкой. Стоянки самолетов ожили: авиамеханики и мотористы готовили материальную часть к очередным вылетам. Техник Селиверст Ходоренко остановился невдалеке от того дуба, под которым мы недавно слушали чтение Талау.
— Что ты там увидел? — крикнул кто-то со стоянки самолетов.
Ходоренко молча показал на макушку дуба, повисшую на ветвях. Потом сказал:
— Молнией отбило. Плохое предзнаменование. Чует мое сердце: быть беде.
Мы тогда посмеялись над суеверным техником. Все знали: на КП от экипажа Степаняна получено первое донесение, что он вышел в заданный район. «Идем над железной дорогой, — радировал Талау, — на высоте две тысячи. Видимость хорошая».
Прошло еще десять-пятнадцать минут, снова поступило сообщение, на этот раз тревожное: «Нас атакуют «мессеры». Потом короткое, как выстрел: «Горим!» Пролетели еще томительные минуты, и в наушниках радиста послышался торопливый стук: «Пикируем эшелон…» И снова молчание. Теперь уж навсегда.
Однако тогда этому никто не верил. На КП дежурили до поздней ночи, ждали звонка: ведь неделю назад, когда Степанян совершил вынужденную посадку на чужом аэродроме, экипаж объявился.
Ничего нового не узнали мы и на другой день. Нетерпение усиливалось. Комиссар полка Юмашев попросил меня сбегать в Лобаново, где квартировали летчики. Там тоже были в неведении. Узнав, зачем я пришел, хозяйка всплеснула руками:
— Ох, беда-то какая! Неужто ясные соколы никогда не зайдут больше в мой дом?
И через неделю никаких вестей не поступило.
Значительно позже мы услышали от брянских партизан следующее: подожженный Пе-2, атакуемый вражескими истребителями, продолжал лететь над железной дорогой. Вдруг он резко накренился, ринулся вниз горящим факелом и врезался во вражеский эшелон, проходивший по дороге в лесистой местности. Произошел взрыв. Над деревьями поднялись огромные столбы огня и дыма. Путь был разрушен, и движение по дороге хутор Михайловский — Брянск на некоторое время приостановилось, что было очень важно для нашей армии в дни наступления.
О подвиге экипажа Рубена Степаняна, Михаила Вихоря и Талау Сарсенбаева помнят и поныне не только однополчане, но и на Брянщине, где подвиг их навсегда остался в народной легенде.
В 1946 году, возвращаясь из Берлина, я проезжал по той местности, где погиб экипаж Рубена Степаняна. Слышал от местных жителей рассказы о мужестве наших летчиков. Только места захоронения Рубена, Михаила и Талау никто не знает. Их усыновили Брянские леса.
После войны меня потянуло на Иртыш, на Павлодарщину, которая сделала Талау патриотом Родины, гражданином-интернационалистом. В Иртышском районе нашел школу имени М. Горького, в которой учился Талау и позже сам учил детей. Меня приятно тронула добрая память о моем однополчанине. Молодые мужчины и женщины, бывшие ученики Талау, рассказали мне много хорошего об учителе. Они любили ходить с ним по степи, собирать весной цветы, а осенью пускать палы. Любили рыбачить с ним на Иртыше, слушать его рассказы об истории родного края.
— Не был бы я учителем, если бы не Советская власть, — говорил он своим ученикам.
«С чего бы начал Талау свой первый урок, — если бы вдруг вернулся в Иртышский район? — мысленно спрашивал я самого себя. — Наверное, с рассказа о родстве наших людей не по крови и национальному происхождению, а по духовной близости, по стремлению к всеобщему счастью. Рассказал бы он и о своих вечных побратимах — Рубене Мисаковиче Степаняне и Михаиле Артемовиче Вихоре, простых ребятах из Армении и с Украины, любивших Родину, отдавших за нее жизнь».
И Сарсенбаев, человек очень мирной профессии, — учитель Талау — дрался за счастье Родины и погиб, чтобы его ученики, его родные братья Тулебай и Тулеген, как и все люди нашей страны, могли жить и трудиться, испытывая радость творчества.
Хорошо, что сегодня живут люди, которые помнят Талау. Они знали его. Я тоже знал этого скромного и бесстрашного человека, любил его. И никогда не забуду. Всегда останутся со мной и его вечные побратимы — Рубен Степанян и Михаил Вихорь.