Эти изменения привели к появлению индустрии услуг, состоящей из юристов, консультантов и системных инженеров, которые стали движущей силой глобализации и ее главными бенефициарами. Эти люди внедряли и управляли аутсорсингом и офшорингом бизнес-процессов и производства. Соответствующий эффект заключается в том, что данные теперь вытесняют кирпичи и раствор, иногда приводя известные компании к краху, в то время как другие высвобождают прибыль, которая в противном случае была бы заперта в людях, собственности и процессах. Таким образом, индустрия профессиональных услуг помогла поддержать конкурентоспособность устоявшихся отраслей, чьи бизнес-модели были разрушены усилиями виртуальных классов. В сочетании с низкой стоимостью рабочей силы, промышленной реформой, вступлением во Всемирную торговую организацию и осторожным использованием соглашений о свободной торговле Китай оказался в особенно выгодном положении, чтобы воспользоваться изменениями в западной деловой практике. Это привело к процессу экономического перераспределения в пользу Китая, который в настоящее время меняет геополитику начала XXI века. Эти геополитические изменения могут привести к расколу или, в случае Китая, к отсоединению от остальной части интернета (Inkster 2020). Независимо от того, произойдет ли это, эти изменения резко показали бессилие Запада перед лицом китайских мер безопасности в Гонконге в 2019 и 2020 годах.
Неравномерное воздействие цифровизации и глобализации по-разному отразилось на различных слоях общества. Это усугубилось после краха банковской системы в 2008 году, который выявил и подчеркнул, что некоторые слои общества эксплуатировались больше, чем другие. В течение десятилетия после финансового краха также стало более очевидно, насколько сильно глобализировались цепочки поставок. Местные сообщества осознают, что теперь они находятся в зависимости от решений, принимаемых в отдаленных уголках мира. В то же время правительства, соучаствующие в либерализации экономического порядка, изо всех сил стараются продемонстрировать хоть какую-то отзывчивость к проблемам своих граждан. В США и ряде европейских стран жесткая финансовая экономия, последовавшая за финансовым крахом 2008 года, подтолкнула левые политические партии влево. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы вновь привлечь и мобилизовать электорат, который, по мнению некоторых, был предан политической элитой как минимум с середины 1990-х годов (Lasch 1996). В отличие от левых, политики-популисты оказались более успешными в захвате общественного воображения. Дональд Трамп, например, мастерски использовал Twitter, чтобы подчеркнуть лицемерие политической элиты, напрямую связываясь со своей аудиторией и укрепляя свою электоральную базу, говоря о социальных, культурных и экономических разногласиях. Эта новая форма политического дискурса отодвинула на второй план политику и факты, а вместо этого переосмыслила политику истеблишмента с точки зрения корыстных интересов и либеральных элит, не имеющих отношения к власти.
Изменившееся отношение общества к труду сделало людей уязвимыми для экономической и политической эксплуатации. События 11 сентября, GWOT, финансовый крах 2008 года, Исламское государство (ИГ), российский и китайский реваншизм, а теперь и COVID-19 - все они представляют собой серию каскадных геополитических и геоэкономических событий, которые стали возможными и усилились благодаря новым технологиям. Правительственные бюрократии пытаются приспособиться к изменениям, предвещаемым цифровизацией. Вооруженные силы построены для войны двадцатого века, хотя их разрушают те же силы, которые влияют на бизнес и все остальное общество. В то же время смартфон позволяет людям участвовать в работе и конфликтах таким образом, который раньше был немыслим.