Устанавливается когнитивный произвол – каждый волен не просто выбирать когнитивные модели, но и самостоятельно их конструировать. Все языки доступны, и каждый может легко создать свой собственный язык. Точно также с мыслительными системами: от них требуется только одного – экстравагантности. Думать надо весело, легко, чтобы было смешно самому думающему, и тем, кто с этими думами знакомится.
Юмор постмодерна технически состоит в непрерывном потоке десемантизации и ресемантизации понятий. Слово, термин, категория, высказывание, речь, дискурс искусственно лишается смысла – смешно! – потом снова наделяется новым и неожиданным смыслом – опять смешно! Этот процесс рециклируется снова и снова, и это постоянное повторение порождает эйфорию морбидного хохота, который, развертываясь, сам запутывается в своих собственных спиралях.
В языковом феномене юмора – даже традиционного – лежит возможность дистанции от привычного смысла происходящего или ложные ассоциации (часто с иным языком). Иностранный язык в какой-то момент начинает казаться смешным и странно узнаваемым, если в эту среду резко и без подготовки помещен носитель другого языка без малейших знаний. В этом есть нечто болезненное, смыслы угадываются, ложные ассоциации порождают экстравагантные домыслы. Примеры: голливудский идиш в американском языке или русский язык рыночных азербайджанцев. Когда щетинистый торговец курагой произносит с чувством «Зайка майя…», обращаясь к нанятой бабе в шерстяных рейтузах, действительно, смешно. Суть в смешении контекстов, в бредовости ситуации и одновременно в ясном угадывании ослепительно скабрезного контекста вокативной формулы. Здесь разгадка успеха еврейских юмористов: бессознательно многие русские слова вызывают в них потайные ассоциации с фрагментарными обрывками бабушкиного идиша. В частности, панибратский русский суффикс «-ка» -- «Вань-ка», «Петь-ка» и т.д. – напоминает собственные имена «Малка», «Залка», где «-ка» лишь рудименты высокого древне-еврейского торжественного «ха». Большое сползает в малое и разрывает малое снопом смеховых искр.
Язык постмодерна это хихиканье, переходящее в шипенье.
Отсюда абсолютность, тотализация моды на юмористов. Они выполняют функции когнитивной революции. Поток сознания несмешных комиков, льющийся с экранов, выполняет важнейшую функцию – так шипят офитические сети, ощупывающие планету. Юмор постмодерна – это прямое орудие глобализации.
Конспирология
Конспирология становится важным инструментом гносеологических стратегий постмодерна. В конспирологических реконструкциях неразличимо сливаются архаические мифы с критическими разоблачительными рациональными реконструкциями модерна. Результат получается экстравагантным, привлекательным, энергетичным и исполненным ироничного безумия.
Конспирология видит мир как тотальный заговор. Заговорщики и заговорщицы – иллюминаты, таинственный Комитет «Маджестик 12», зловещие создатели «Операции Монарх», серые и голубоглазые инопланетяне, члены Бильбербергского клуба и Трехсторонней комиссии, посвященные ордена «Череп и Кости», закамуфлированные под президентов и крупных политиков полуторометровые рептилии и «Вавилонские братья» (Д.Айк), выжившие в Антарктиде нацисты, бьющиеся против второй поправки к Конституции о праве на ношение оружия коммунисты, сотрудники секретных отделов ЦРУ, «черные геликоптеры» и транснациональные корпорации -- установили тайную власть над человечеством и управляют им средствами тотальной дезинформации, манипуляции, контроля над сознанием, стиранием памяти, внедрением ложных воспоминаний и т.д. Реальность подделана темными силами, которые создали глобальную матрицу, порождающую бесконечные потоки иллюзий.
Конспирологические системы множатся и перетекают друг в друга, составляя растущий сегмент маргинальной культуры, обогащаясь все более нелепыми и гротескными гипотезами, «неопровержимыми доказательствами», головокружительными подробностями.
В эпоху модерна такое чудачество также существовало на обочине социума, представляя собой эксцентричное гетто остатков традиционного общества или душевнобольных с вышедшим из-под контроля подсознательным. Но в постмодерне Конспирология покидает границы кунсткамеры, выплескивается в широкие массы.