– Ведь вы живете в этом городе. Неужели вы никогда нас не видели? Такой розово-зеленый фургон. У нас в городе четыре остановочных пункта. Я работаю в ночную смену, с десяти вечера до четырех утра. Только что закончил.
– Так вот оно что! Вы социальный работник! Разумеется, я видела этот фургон и прекрасно помню, как возмущались Борцы за чистоту Мельбурна, когда он остановился напротив «Макдоналдса» неподалеку от вокзала. Розово-зеленый фургон притягивал к себе бездомных и наркоманов, как мед Соломоновых островов пчел. Если честно, я с трудом представляла себе этого мужичка, сильно смахивающего на кота, в роли социального работника. Словно прочтя мои мысли, он улыбнулся.
– Не совсем. Социальной работе я не обучался. Я вожу фургон. Нам приходится иметь дело с публикой вроде Сьюз, а также с голодными, холодными и обездоленными. Порой наши клиенты представляют реальную угрозу. Поскольку с нами всегда ездит медсестра, они считают, что у нее можно разжиться наркотиками. Вот и пришлось «Супам рекой» на всякий случай обзавестись грубой мужской силой.
– То есть вами, – пробормотала я.
– Вот именно. Дэниел Коуэн, к вашим услугам. Работа в «Супах рекой» – это мицва, благословение, – сказал он. – А мой дед, большой знаток Торы, всегда говорил, что вознаграждение за исполненную мицву – еще одна мицва.
Он усмехнулся. Я уже согрелась и, сняв его куртку, натянула кофточку от своего спортивного костюма. Коньяк горячил кровь. Усталый мозг наконец связал мою профессию с «Супами рекой». Что подают к супу? Что всегда подают к супу?
– Дэниел, скажите, а «Супам рекой» нужен свежий хлеб?
Глава вторая
Я позвонила ветеринару, и он заверил меня, что ни одна человеческая болезнь не передастся через иглу такому закаленному в боях коту, как Хекл. Мой ветеринар – ирландец, и его заверения, да еще и с неподражаемым акцентом, в конечном итоге возымели на меня успокоительное действие. Я переоделась в более презентабельную одежду, которую обычно надеваю для работы в магазине, – брюки, рубашку и жилет – и покосилась на часы. Стрелка уже подобралась к десяти, а я все думала о Дэниеле. Размышлять о нем было куда приятнее, чем о магазине или, например, о том, каким образом подстроить еще одну встречу с этим красавчиком. Он пообещал, что придет за хлебом сам или пришлет кого-нибудь. Второй вариант меня совсем не устраивал. Или, если угодно, не удовлетворял. Хочу, чтобы он явился собственной персоной, и точка. Даже если от этого попахивает дедушкой Фрейдом – ничего не поделаешь.
«Хотя с какой это стати такому великолепному мужчине считать меня привлекательной?» – подсказывал разум, но зацикливаться на столь неприятной мысли я не стала. Не могу же я изо дня в день заниматься самоедством, хотя для толстушек это почему-то считается нормой. Самоедство отравляет жизнь. Да, я толстая, но в этом нет моей вины и тем паче греха, хотя рекламные ролики и уверяют в обратном. И вообще – я это я, такой уж уродилась, но сегодня утром боги почему-то обратили внимание именно на мою булочную, так что нечего их гневить. Ведь они могли с таким же успехом заглянуть в «Пещеру Сивиллы», к моей соседке Мероу.
Люблю осень в Мельбурне. Ночи холодные, а дни солнечные, да и температура – что надо, особенно если в детстве и юности приходилось прятаться под деревом, спасаясь от палящих лучей. Солнце медленно сползало вниз, и утренняя суета постепенно сходила на нет. Замученные толкотней горожане, расхватав мою свежевыпеченную продукцию – маффины с пылу с жару, круассаны с маслом, плетенки с сыром и ветчиной, – второпях жевали, прихлебывая кофе и омрачая утреннюю трапезу вздохами по поводу растущей дороговизны. А потом мои посетители в костюмах от Гуччи и Армани, постукивая каблуками, с кейсами под мышками, разбежались по своим офисам. А я, нехорошая девочка, сижу себе и радуюсь, что больше не надо принимать участие в ежеутренних забегах под девизом: «Кто раньше – ты или босс?». Бедолаги! Сидят в офисах день-деньской и ждут не дождутся, когда босс отвалит домой. Я же после обеда закрою булочную, а вечером, вполне возможно, меня ждет встреча с великолепным мужчиной. Похоже, жизнь налаживается.
Горацио, как обычно, восседал на прилавке рядом с кассовым аппаратом – он любит это место, потому что каждый раз, пробивая чек, я его глажу. А может, ему оттуда удобней наблюдать за людьми. Кто их, котов, поймет… Как-то раз один местный кошконенавистник сообщил куда следует о вопиющем нарушении гигиены, и ко мне в булочную пожаловал инспектор из санэпидемнадзора. В результате целых полчаса представитель власти общался с Горацио, внушая моему коту, какой он весь из себя замечательный (хотя Горацио в этом не сомневается, он не прочь лишний раз послушать дифирамбы), а жалоба элурофоба так и осталась без ответа. Думаю, если Горацио не вздумает почивать на лотках с хлебом, нам ничто не грозит. Во всяком случае, пока у нас этот инспектор.
Утренняя суета окончательно улеглась, и я оставила магазин на свою помощницу Кайли (ее мать была фанаткой Миноуг). Кайли и ее подружка Госсамер[2] (еще одна жертва родителей с необузданной фантазией) живут этажом выше в квартире 2А, принадлежащей отцу Кайли. Вообще-то они славные девчонки, хотя по вечерам имеют обыкновение пребывать в состоянии легкого алкогольного опьянения. Кажется, я знаю, в чем причина. Они сделали для себя важное открытие: хочешь быть такой же худой, как Кейт Мосс или еще какая-нибудь вешалка из престижного модельного бизнеса, выбирай одно из двух – либо ешь, либо пей. Обмен веществ этих юных созданий внушает мне серьезные опасения. Остается лишь надеяться, что они получат вожделенную роль в мыльной опере, из-за которой так нещадно себя истязают. И хочется верить, что по роли им придется набрать десяток-другой килограммов. Тогда они наконец обретут более-менее человеческий вид.
Пока Кайли и Госс не стали звездами телеэкрана, они по очереди помогают мне в булочной. И поскольку выпивают девчонки исключительно по вечерам, а электронная касса сама высчитывает сдачу, я вполне ими довольна. По крайней мере уверена: продукт они не истребят. Да и с Горацио у них взаимная симпатия. А когда эти два заморыша доставляют докторский хлеб на корпоративный ленч, толстосумы начинают с еще большим энтузиазмом жевать полезные опилки в надежде стать такими же суперстройными, как Кайли и Госсамер. Блажен, кто верует…
Набрав в корзинку плетенок и сдобы, я вышла из булочной и шагнула в подъезд «Инсулы».[3] Наш дом построили в 1920 году, а архитектор был либо сторонником классицизма, либо, как считает профессор Монк, помешанным. Ему взбрело в голову, что Мельбурну не хватает многоквартирного дома в римском стиле, и он построил «Инсулу». И как построил! Возвел из лучших материалов и с редким архитектурным изыском. Все восемь этажей. Снаружи дом облицован плитками переливчатого синего цвета. Потолок и стены выложены мозаичными панно с изображением всевозможных античных богов и богинь. Над дверями квартир – тессеры, то есть опознавательные таблички. У нас даже есть внутренний дворик с декоративным бассейном. Горацио любит иногда посидеть у воды и помедитировать, а под настроение не прочь и погонять золотых рыбок. А вот лифт у нас абсолютно современный, хотя и украшен на каждом этаже чугунными створками с головами Медузы Горгоны. На крыше дома находится сад, любимое место отдыха всех жильцов. Согласитесь, приятно посидеть в тени стеклянных башенок часа в три пополудни, потягивая джин с тоником и ощущая на себе завистливые взгляды из окон офисов. На нижнем этаже «Инсулы», прямо как в Древнем Риме, – магазинчики, лавки и моя булочная.
Дом мне сразу же понравился – как только я узрела статую Приапа с фиговым листком на причинном месте в саду у бассейна. Здесь чувствуется неповторимое, хоть и странное очарование. И квартиры здесь просторные. В двадцатые годы квартиры были размером с нынешний небольшой дом. На каждом этаже их всего по две. Мне досталась угловая, двухуровневая – внизу пекарня и булочная, а наверху две спальни, гостиная, ванная (с бордюром, украшенным изображениями дельфинов) и кухня. Квартира профессора на третьем этаже, пожалуй, самая красивая во всем доме – у него даже мебель в римском стиле.