— Собирайся! — сказал ему Алексей.
— Подкрепиться успеем? — спросил боцман.
— Если по-авральному.
— Тоник!
Тоня поставила перед Алексеем стакан кофе. Боцман отлил половину в свой, потом долил оба стакана ромом из початой бутылки. Алексей сделал два больших глотка и стал есть разогретое консервированное мясо.
— Как на клипере?
— Все на «товсь».
Они допили остальное, и боцман налил еще, на этот раз одного рома. Тоня стояла возле стола, скрестив на груди руки, и нежно, по-матерински, глядела, как они едят.
— Третий выход на этой неделе, — сказал боцман. — Встанем на ремонт, денька на три попрошу отпуск. Поедем с Тоником в город. Там, говорят, загс есть.
— Надо было раньше ехать.
— Нет. Тоник не хотела, сомнения были.
А что, если показать ему пакет? Что бы запел этот доморощенный философ, постигший сложные закономерности бытия? «Люди не умеют жить, — любил повторять Федор Сартаев. — Есть букашки (какие — он никогда не говорил, да у него никто и не спрашивал), которые живут всего двадцать четыре часа. Для нас это ничтожно мало, а для них — целая жизнь. Каждый новый день — начало и конец твоей жизни. Ты встаешь утром и видишь зеленую травинку. Смотришь на нее и открываешь новый мир, потому что ты, как эта травинка, только что появился на свет. И приходится рассчитывать только на этот день и успеть все узнать и все сделать, что положено каждому порядочному человеку. Тогда бы уж никто не посмел сказать, что не заметил, как пролетел день. Я уверен, что в будущем веке люди введут новое летосчисление, они будут считать не прожитые дни, а то, что каждый из них сделал. И это будет единственно верный подход к человеческой жизни. Когда меня спрашивают, я говорю, что прожил тысячу лет. И это тоже верно. И потому я не боюсь умереть. Тысяча лет не так уж мало».
— Пора, Федор, — сказал Алексей. — Давай отвальную.
Они выпили по последней, и Тоня пошла их проводить. Она стояла и смотрела, как они идут к пирсу — высокий, поджарый и чуть сутуловатый Алексей и ее Федор — широкоплечий, длиннорукий, с медвежьей походкой.
Боцман тихо напевал «Я девчонка совсем молодая, но душе моей тысяча лет». На углу он обернулся и помахал рукой.
— Полгода я с ней, а все еще не надоела. Даже наоборот.
— Лучше бы она тебе надоела, — сказал Алексей.
— Нет, командир, я не из таких. Уж очень она душевная, а это в бабах я ценю больше всего.
Погода менялась на глазах. Правда, ветер не превышал четырех баллов, но видимость заметно ухудшилась, и с норда все наползали и наползали тучи, и уже несколько раз начинался дождь.
— Боцман, проследи за погрузкой, бочки с горючим крепить по-штормовому.
В кубрике сборы подходили к концу, и оружие уже было вынуто из пирамиды. Койки аккуратно заправлены, за исключением той, на которой спал Спирин. Он мог спать в любое время и в любом месте. К этому все привыкли.
Алексей медленно и спокойно прошел к длинному, обитому линолеумом столу и сел на край банки, широко расставив ноги.
Оставалось еще сорок минут. Алексей, исподлобья оглядывая койки, соображал, без кого он может обойтись в этом походе. Он возьмет только тех, кто необходим ему для выполнения приказа. Лишние жертвы ни к чему. Море все равно не насытишь.
Взгляд его задержался на пулеметчике Перлине. Саша Перлин. Он сидит у окна возле койки и пишет письмо. Он очень любит писать письма. Поначалу это у всех так. Бледный свет из окна освещает его стриженую голову, его юное, еще не тронутое морем лицо. Он очень аккуратный и дисциплинированный, этот молодой пулеметчик. Несомненно, ему наказывала мама быть именно таким. Штормовой комбинезон и все остальное уже сложено у него на койке, он готов в любую минуту занять свой боевой пост и без приказа ни за что его не оставит. «О чем ты думаешь, Саша Перлин?» Вчера он показал фотокарточку белокурой московской десятиклассницы.
— Ты что ж, и на гражданке с ней любовь крутил? — спросил Алексей и сразу понял, что не надо было спрашивать.
— Ну, что вы, товарищ главстаршина. — Саша густо покраснел. — Мы с ней учились в одной школе, а потом сестра мне сообщила, что она хочет со мной переписываться. Я от нее уже пять писем получил, и мы обо всем договорились.
Саша кончил письмо, умело свернул треугольник и написал адрес. Кажется, он завершил все свои дела и сейчас со спокойной совестью будет ждать команды. Он никогда никуда не опаздывает, не курит и стыдливо отворачивается, когда ему подают положенный стакан водки. «Мы с ней обо всем договорились… Они договорились. Подумать только. Эх…»