— Документы, — потребовал Сергей Петрович.
— Ты чего, мужик? Какие документы? Я же отдыхаю.
— Документов нет?
— С собой не ношу.
— В камеру хочешь?
Маленькие, с красным похмельным отливом глазки Санька злобно сверкнули, пальцы инстинктивно сжались в кулаки.
— Очень крутой, да? За что в камеру?
— Устал я от тебя, Санек. Веришь ли, пять минут вижу, и уже устал. Ладно, слушай команду. Я пойду в ванную, руки помою, а когда выйду, чтобы духу твоего здесь не было. И второе. Никогда больше не попадайся на глаза. Если, конечно, пожить охота.
— Это Томкина хата, не твоя, — с достоинством возразил Санек. — Она сама пригласила.
— Выпей водки.
— Чего?
— Выпей водки, говорю. Последний разок. Больше пить здесь не придется.
— Уж не ты ли запретишь? — Санек бодрился, но у него хватало жизненного опыта, чтобы понять: нарывается не по чину. Оттого и сиплый, угрожающий голос сорвался на фальцет.
— Все, точка. — Лихоманов обошел детину и отправился в ванную. Умылся, причесался. С горечью подумал: Тамара, что же с тобой происходит? Водка, мальчики, девочки — это понятно, но зачем тебе этот шелудивый кобель? Или совсем уж на рванинку потянуло?
Санек ждал у входных дверей, уже в рубашке и кожаной куртке.
— Слышь, мужик, ты не злись, я же с понятием, — загудел примирительно. — Я же не знал, что твоя телка. Она сказала, никого у нее нету. А я что, где поднесут, там и дом.
Лихоманов молча выпроводил его из квартиры и запер дверь на три замка.
Тамара Юрьевна встретила его неприветливо. Она подкрасила губы и как-то успела сбросить лет десять с плеч.
— Ревнивый негодяй! Распугаешь всех моих поклонников. Кто станет ухаживать за старухой?
Майор не смог удержать ухмылку.
— Полагаю, в этом затруднений у тебя не будет. Сегодня у каждого мусорного бачка по пять бомжей торчит. Только пальцем помани.
— Надо же, — удивилась чаровница. — Ты никогда так не пошлил. Что-то случилось, Сережа? Тебя опять отволтузили?
— Случилось, — подтвердил майор, присев на край кровати. — Нужна твоя помощь.
— Ой, как интересно… Тогда принеси даме водки.
— Тома, десятый день пошел. Не пора ли тормознуть?
— Кто ты такой, чтобы указывать?
— Между прочим, ты работаешь в «Транзите», у тебя вторая неделя прогула.
Тамара Юрьевна кокетливо поправила черную прядь, упавшую на лоб, сверкнуло точеное плечо, заколыхалась пышная грудь. Затевала свою извечную ворожбу.
— Не валяй дурака, Серж. Тащи водку, а то и слушать не буду.
Он сходил на кухню, принес поднос с наполненными фужерами и тарелку с огурцом.
— О-о, — восхитилась страдалица. — Санёчек постарался. Милый мальчик, а ты его выгнал, мерзавец. Ну и черт с ним. Кажется, я в нем разочаровалась. Настоящий мужчина просто обязан был дать тебе по башке кулаком.
Фужер выпила в два приема, закусывать не стала. Отдышалась, темные очи влажно заблестели.
— Может, приляжешь, Сереженька? Удобнее разговаривать. После таких страшных ран тебе необходимо побольше отдыхать.
— Спасибо, я посижу.
— Как угодно… Тогда выпей со мной.
— Я за баранкой… Тома, ты знаешь такого Зенковича?
— Геню Попрыгунчика? Кто же его не знает.
— И что о нем скажешь?
Тамара Юрьевна потянулась с сигаретой, майор поднес ей огоньку.
— Забавный юноша, но слава его преувеличенная. Никакой он не сексуальный гигант, обыкновенный кобель. Довольно примитивный. Ты к нему тоже ревнуешь?
— Тома, пожалуйста, это для меня важно. Что он за человек?
— Человек? Какой же он человек? Дядин племянник. Своими руками копейки не заработал. Ему несут, он тратит. Дядя рухнет, и от Генечки останется мокрое место. Все ему припомнят. Нет, Сережа, я таких мужчин не уважаю. Я уважаю мужчин самостоятельных, которые могут в лоб дать и жемчугом одарить. Вот, к примеру…
— Тома, прошу тебя… Я же не трепаться приехал.
— Тогда раздевайся… Ладно, ладно, шучу. Говори, любимый, зачем тебе Попрыгунчик? Только подай еще водочки, в горле чего-то першит.
Майор сомневался, имеет ли смысл с ней разговаривать, пока она в таком состоянии, но дело не терпело отлагательств. Пожалуй, впервые в жизни не он охотился, а к нему самому и к Лизе подбирались резвые следопыты. По одному разу они промахнулись, но вряд ли отступятся. Он, конечно, привык ходить с оглядкой, но постоянно чувствовать на затылке прикосновение чьей-то тяжелой, мохнатой лапы оказалось очень неприятно. Его преследователи играли по высоким ставкам, он подвернулся им случайно, как камешек под колесо. И они не стали церемониться. Как только предположили, что он догадался о подставе, тут же приняли радикальные меры. Но действовали не совсем безупречно, допустили оплошность. Не добить свидетеля — это по крайней мере легкомыслие. Если не какой-то непонятный ему умысел.