Опасный намек вызвал некоторое напряжение за столом: мужчины переглянулись, Жорик Монтескье на мгновение замер с лопаткой в руке. Дама отозвалась шелестящим голосом:
— Не знаю, как в Париже, а у Боба все на высшем уровне. Вы сами из Москвы?
— Когда как.
— Я недавно играла в «Континентале»… Могу вас уверить, по сравнению с нашим «Лас-Вегасом» бедновато.
— Зато честно, — бухнул Санин.
— Что вы имеете в виду?
— Мадам, мне понятен ваш местный патриотизм, но кто может дать гарантию, что этот роскошный агрегат не перепрограммирован на нулевой выигрыш?
Дама растерянно оглянулась на соседей, все они ей были, скорее всего, хорошо знакомы. Теперь уже ни у кого из игроков не осталось сомнений, что респектабельный приезжий заводит непонятную бузу. Отнеслись к этому по-разному. Двое мужчин молча поднялись и покинули комнату, остальные сидели с непроницаемыми лицами, и только один парняга в замшевом пиджаке, зычно гоготнув, поддержал чужака:
— А ты как думал, дядя? Себе в убыток никто не работает.
Слово было за крупье, и он это понимал. Побледнев до синевы, он сказал то, что говорят обычно в таких случаях, по крайней мере в России:
— Вас же никто не заставляет, сударь. Не хотите — не играйте.
— Я не об этом, — поморщился Санин. — Жульничать-то зачем? Солидное заведение. Не обижайся, малыш, тебя это не касается. У тебя на морде написано, что ты лох. Тебя же из-за кордона выписали?
Парняга в замшевом пиджаке в восторге хлопнул ладонями по столу.
— Ну даешь, дядя! Молодец.
Жорж Монтескье сухо заметил:
— На что вы намекаете? Это же электроника. Как ее запрограммируешь?
— Наши умельцы любую электронику раскурочат, — уверил Санин, — Ты, братец, позови-ка лучше хозяина. Хочу на него поглядеть. Или нельзя?
— Почему нельзя? У нас любое желание клиента — закон. — Крупье бросил многозначительный взгляд на дверь, там произошло какое-то движение. Один из бычар-охранников, сидевших у стены, о чем-то с деловым видом говорил в мобильную трубку, другой переместился ближе к рулетке, почему-то вместе со стулом.
— Борис Семенович сейчас будут, — объявил Жорж Монтескье. — Прошу, господа, делайте ваши ставки. Игра продолжается.
— Милый, — капризно протянула Дарья Тимофеевна. — Отвези меня в отель. Ты же видишь, какая здесь публика.
— Хочу взглянуть на главного здешнего проходимца.
По бледному лицу крупье скользнула гримаса, точно нервный тик, темно-оранжевая ночная фея сделала попытку отодвинуться от Санина подальше — и это понятно. Он уже нахамил на сумму значительно большую, чем проиграл. Не дай Бог, кто-нибудь подумает, что она с ним заодно.
Минут через десять (Санин успел спустить оставшиеся жетоны) появился Борис Семенович Лахуда собственной персоной, со сверкающей загорелой лысиной, с жизнерадостной улыбкой во всю ширь краснощекой будки, радушный и невозмутимый. Его сопровождали двое громил в спортивных адидасовских куртках.
— Что случилось? — весело поинтересовался хозяин у вытянувшегося в струнку крупье. — У кого какие претензии?
— Да вот, — Монтескье повел рукой в сторону Санина, — Господин полагает, у нас рулетка меченая.
— Да? Много проиграл?
— Ерунда. Около пятидесяти тысяч. Но сильно переживает.
— Понятно, — Борис Семенович уставился на Санина, и его улыбка приобрела выражение почти неземной благодати. — С кем имею честь, господа?
Полковник приосанился, достал из нагрудного кармана визитку, протянул Лахуде.
— Корпорация «Лодхид и Клод Розенталь», если позволите.
— О-о, — Лахуда почтительно принял пластиковую полоску с замысловатым тиснением. — Как же, как же, наслышаны… И какие дела привели в наше захолустье?
— Дела обычные, коммерция, — Санин отвечал любезно, в тон хозяину, но по ледяному блеску желудевых глаз было видно, что раздражен. — Черт попутал, зашли скоротать вечерок, а тут у вас такое творится… Честно говоря, перед госпожой Блюм неудобно. Какой-то воровской притон, право слово. Малина какая-то.
Борис Семенович оглядел жадно внимавших разговору завсегдатаев, сверился с визиткой:
— Э-э, господин Поль… не удобнее ли будет побеседовать у меня в кабинете?
— Побеседовать можно, только ни к чему. Денежки-то мои уже тю-тю…
— Это маленькое недоразумение можно уладить, — пообещал Лахуда, светясь неземной добротой.
— Ты как думаешь, дорогая? — обернулся Санин к напарнице. — Уважим христопродавца?