Гата сказал, лениво потягивая через соломинку фруктовый коктейль:
— Вон идет гнида Несмеякин. Я с ним буду говорить, ты молчи. Не трогай его, пока не скажу.
Шахи счастливо рассмеялся, приняв указание к сведению. Гурия на шесте извивалась все быстрее, все ритмичнее, издавая хриплые стоны, и он твердо решил, что заберет ее с собой на эту ночь.
К ним за стол подсел, испросив разрешения, невзрачный господин лет тридцати пяти с блеклыми, как у призрака, глазами, с белой в веснушках кожей — рыжий. Что в нем Шахи понравилось, так это бриллиантовые запонки на рукавах длинной, навыпуск, пестрой рубахи. Шахи в камешках не очень еще разбирался, но сразу подумал, что вещь классная, богатая, и нагадал взять их себе, если с банкиром случится неприятность. Что она рано или поздно случится, у него не было сомнений, это написано у рыжего на морде: важно только оказаться рядом в нужный момент.
— Наливай, пей, Санек, — дружелюбно пригласил Гата. — Не стесняйся. У нас запросто. Хочешь водочки, пей водочки. Бери фрукты. Все бери, будь гостем.
Банкир озирался по сторонам с унылой миной: обстановка ему явно не нравилась. Спохватился, поблагодарил:
— Большое спасибо, бек. Только я непьющий… Уважаемый Арсан сказал, вы хотите со мной поговорить?
Голосишко писклявый, как у евнуха. Шахи смешливо подумал, что за один такой подлый голос надо сразу башку оторвать, не ошибешься. А запонки хорошие, клевые запонки.
— Непьющий, но водочки выпей, — помрачнел Гата. — Когда предлагают, всегда пей. Иначе можно обидеть.
Банкир налил из хрустального графина в хрустальную стопку, чуть дрогнувшей рукой поднял, улыбнулся поочередно Гате и Шахи:
— За ваше здоровье, господа!
Опрокинул лихо, ничего не скажешь. И глаза зажмурил от удовольствия.
— Ах, вкусная зараза! Лимоном отдает. Шведская, чистая.
— Разбираешься, Санек. А говоришь — непьющий.
— Непьющий в том смысле, что воздерживаюсь. Люблю, но воздерживаюсь. Поневоле приходится. Печень пошаливает.
— Такой молодой, и уже печень? — Гата не поверил. — Старый будешь, тогда будет печень.
Рыжий Несмеякин подцепил вилкой кусочек белорыбицы. Пожевал — и тоже с явным удовольствием.
— У меня, досточтимый бек, наследственное. Батя от водки сгорел и дедушка от нее же. Рязанские мы, веками пропитые.
— Меры не знаете, — брезгливо укорил Гата. — Ни в чем меры не знаете.
— Точно — ни в чем, — подтвердил банкир смущенно, и вдруг открылось в нем такое детское простодушие, что Шахи невольно напрягся. Вот оно — известное коварство гяуров. С виду дитя несмышленое в веснушках и прыщиках, а внутри — оранжевый тарантул. Только зазевайся, ужалит в сердце — и наповал. И кровь у них черная от яда — с ножа не соскребешь.
Видно, что-то подобное пришло в голову и Гате. Нахмурясь, он резко спросил:
— Скажи, Санек, ты человек или барахло вонючее?
Банкир послушно проглотил рыбу, не дожевав, улыбка не сошла, а спрыгнула с побледневшего лица:
— Не понимаю, бек. Если вы имеете в виду вчерашнюю проплату, так ведь мы условились о пролонгации. Естественно, с повышением процента. Вы же знаете, как складываются дела. Банковский бизнес дышит на ладан. Нет возможности сразу отдать всю сумму. Господина Арсана, кажется, убедили мои аргументы… Положение скоро выправится. Есть влиятельные люди на самом верху, которые заинтересованы в расширении сети коммерческих банков. Если угодно, могу объяснить более детально.
— Маме своей объясняй, — Гата поманил официанта, велел подать две порции жареной осетрины. Подумал и добавил: — Попозже посадишь к нам вон ту на шесте. Для племянника. И еще одну какую-нибудь, помоложе. Тоже беленькую.
Официант замешкался, не отходил.