– И насчет Америки Любовь Соломоновна, мне кажется, тоже права…
– В каком смысле?
Я даже остановился.
– Вам надо уезжать с ней.
– С ней? Да… она же… Нет, ты понимаешь, что ты несешь? В какую Америку? У нас даже разговора с ней на эту тему не было!
– Она вас любит.
– Кто?!!
– Любовь Соломоновна.
Я молча смотрел на нее, не в силах сказать хоть что-нибудь.
– Слушай… – наконец выдавил я. – Ну ты даешь… Ты-то что в этом понимаешь? Поживи с мое… Потом… говори такие вещи…
– Вы же сами сказали, что еще не старик.
– Так, все! Хватит! В какой магазин ты направлялась?
Я взял ее за рукав пальто.
– Вон в тот, на углу.
– Идем! И не говори больше ни слова. Чтобы я даже полслова не слышал от тебя! Поняла?
– Поняла.
Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку.
«Интересно, я брился сегодня?» – мелькнуло у меня в голове. Впрочем, я тут же пожал плечами. Не хватало, чтобы я беспокоился из-за какой-то девчонки. Пусть она даже беременная и ждет ребенка от моего сына. Который, кстати, не хочет видеть меня уже целый год.
Вот ведь разговорилась!
И к чему я все это ей рассказал?
В магазине было как в рассказе Хемингуэя – чисто и светло. Длинные ряды стеллажей уходили куда-то к дальней стене, возле которой маячил одинокий охранник. Из четырех касс работала только одна. За нею сидела увешанная пластмассовыми браслетами очень худая и смуглая девушка лет двадцати. Когда мы с Диной вошли, она скользнула по нашим фигурам безразличным усталым взглядом и снова опустила глаза на свои кнопочки.
Глядя на нее, я вспомнил, что мне тоже надо работать. Точно так же тяжело и усердно. Через полгода в издательстве должен лежать давно обещанный мною учебник по европейскому романтизму. Со всеми сносками, курсивами и симпатичными вставками мелким шрифтом. Студенты обожают обводить их карандашом.
Я вздохнул, снова посмотрел на юную кассиршу и попытался придумать пробную вставочку. Для начала хотя бы о ней.
Бессмысленный труд выполняет в обществе функцию нейтронной бомбы. Убивает живую силу противника, оставляя нетронутой материально-техническую базу. Изобретатели бессмысленного труда скоро добьются того, к чему они так долго стремились. В городах останутся одни материальные объекты с необходимым набором обслуживающего персонала. Совсем без него, к великому сожалению изобретателей, нельзя. Кто-то должен нажимать кнопочки. И сидеть под огромным плакатом пепси-колы. Иначе плакат выглядит одиноко.
– У вас есть «Беломор»? – сказал я, пропуская Дину в торговый зал.
Девушка махнула рукой в сторону ряда сигаретных пачек, приклеенных у нее за спиной. «Беломора» там не было.
– Спасибо, – сказал я. – А какие из этих самые дешевые?
Она оторвалась от созерцания своей кассы и посмотрела на меня с откровенной тоской.
– Там все написано, – сказала она ровно через пятнадцать секунд.
Небольшая задержка сигнала. Как в космосе.
– Вы знаете, я не вижу. У меня плохо со зрением.
Она покрутила головой. Очевидно, искала кого-нибудь еще, чтобы разбить нашу внезапную пару. Почувствовала недостаток симметрии. Вернее, ее отсутствие. В качестве космонавтов мы вряд ли попали бы с ней в один экипаж.
Но кроме Дины и охранника в магазине никого не было. Наш спускаемый аппарат был рассчитан лишь на двоих. «Джемини» – так, кажется, назывался американский космический корабль, о котором все вокруг говорили тридцать лет назад, когда я познакомился с Любой и ее отцом. Gemini( Близнецы) – зодиакальное созвездие с двумя близко расположенными яркими звездами – Кастором и Поллуксом; в ср. широтах СССР хорошо видно осенью, зимой и ранней весной (Советский Энциклопедический Словарь. М., 1981. С. 148).
Так что напрасно теперь эта девушка вращала головой, как подвижной смотровой башней. Близнецы – это все-таки чаще всего двое. Тем более что мы были похожи как две капли воды.
Оба совершенно несчастны.
– Не могли бы вы… – начал я и тут же осекся.
Дина, которая стояла в пяти метрах от нас, начала складывать какие-то банки в карманы своего пальто. До этого просто стояла и рассматривала этикетки, а теперь начала набивать карманы. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне и, ни на секунду не прекращая своих действий, показала жестом, чтобы я продолжал разговаривать с кассиршей.
С моим однояйцовым близнецом.
У меня в голове мелькнуло, что я еще никогда в жизни не участвовал в ограблении. Только в карманной краже в трамвае, но это было очень давно. От этих мыслей по спине веером побежали мурашки.
Неожиданно кассирша, очевидно, заметив мой застывший взгляд, начала медленно, как в американском кино, поворачивать голову.
Я понял, что я теперь соучастник. Выбора у меня не оставалось.
– Не могли бы вы рассказать мне об этих сигаретах подробней! – выпалил я, едва не схватив ее за подбородок. – Подробней, пожалуйста! Во всех мельчайших деталях. Меня интересуют подробности!
Такого она точно еще не слышала. Теперь у нее за спиной можно было проехать на танке.
А я успел подумать – что скажут в деканате, если мне не удастся ее отвлечь.
– Вон те, например, желтенькие! – заторопился я. – Какое в них содержание никотина?
Девушка посмотрела на меня, потом на сигареты и покачала головой:
– Вас же вроде цена интересовала…
– Да-да, интересовала. Но теперь я забочусь о своем здоровье!
Дина показала мне из-за спины кассирши большой палец.
Боже мой! Эта бессовестная воровка одобряла мою импровизацию!
– И сколько в них содержится смол?
– Чего?
– В сигаретах всегда присутствует определенный процент смол.
– Я не знаю… Вы будете брать или нет? Мне других покупателей обслуживать надо…
Я понял, что сейчас она повернется в сторону Дины.
– А вы сами, лично, какие предпочитаете? – в панике сказал я. – Вы вообще курите, девушка?
Она посмотрела на меня уже как-то по-другому.
– Курю, а что?
Я чуть было не сказал: «Давайте тогда познакомимся». Но удержался. Хотя в голову лезла всякая чушь.
– Курю, – повторила она. – А что дальше-то?
– Дальше? – переспросил я, глядя за ее спину.
Дина закончила наконец свой набег и размеренными шагами приближалась к нам.
– Дальше – тишина, – сказал я. – Помяни меня в своих молитвах, нимфа.
– Что-о-о?
Глаза у нее стали совсем круглые. Практически как браслеты.
– Пакетик лаврового листа, – безмятежно сказала Дина, подойдя к нам.
– Шестьсот рублей, – медленно проговорила кассирша, не сводя с меня глаз.
– А, пожалуй, не буду брать никаких сигарет, – небрежно сказал я деревянным голосом и направился к выходу.
Шаги, правда, были не очень твердыми. Как у космонавта после нескольких месяцев на орбите.
Да еще все смотрят.
Нетвердость шага приключалась в жизни довольно часто – по многим причинам, одной из которых является просто достаточное количество лет, проведенных по эту сторону смерти. Как следствие, увеличивается набор ситуаций, заканчивающихся нетвердой походкой. Самая продолжительная из этих ситуаций – твой сын. Длится уже двадцать лет. После Нового года будет старше.
Сначала – крик по ночам и твердое понимание того, что вставать не будешь. От этого стыд. Но проходит. Потом – учителя в школе. Всем надо хороших отметок и неразбитых окон. Пытаешься объяснить, что ты на их стороне, но столько хороших отметок он получить не в силах. «Слишком много училок, па».
Согласен, но при чем тут сломанные руки?
В принципе, виновата цикличность. Ведь как мы взрослеем, в конце концов? Произносишь грубое слово, как твой отец. Начинаешь пить вино и водку. Потом раздеваешься и ложишься с кем-то в постель. Тоже, очевидно, как твой отец. Хотя о деталях можно только догадываться. А потом твой сын вдруг ломает руку, как сын твоих родителей. То есть ты сам. И все. Круг замкнулся.