Плут знал, что ничего не почувствует, если такое случится. Поэтому не беспокоился.
В течение восьмидесяти девяти дней корабль исправно жил своей жизнью. Актеон подсказывал Плуту, как содержать корабль в чистоте и производить мелкий ремонт. Робот был единственным, кто двигался по тихим коридорам. В конце концов часы отсчитали время до нуля. Актеон изменил одну-единственную переменную в сложнейшем числовом массиве, и сингулярность разрушилась. «Артемида» вернулась в реальную Вселенную.
Актеон совершил переход так плавно, что корпус корабля даже не завибрировал, войдя в реальное пространство. И все же… Плут заметил едва уловимое изменение в корабле.
«Что-то не так», – подумал он. Но не мог понять, что именно.
Впереди звезда Рай горела оранжево-желтым цветом. Не совсем цвет Солнца, которое они оставили позади, но дело было не в этом. Три планеты системы, Рай-1, 2 и 3, были лишь пятнами, тонкими цветными дугами в потоке фотонов. Были и другие объекты, плавающие в темноте, но они были настолько малы, что чувствительные приборы «Артемиды» едва их регистрировали.
– Актеон? – позвал Плут. – Ты не замечаешь ничего странного?
Плут знал, что это просто глупости. На самом деле все прекрасно. Какие бы странные ощущения он ни испытывал, они ничего не значили.
– Актеон? – снова позвал он.
Искусственный интеллект молчал.
По крайней мере, Плут получил ответ на свой вопрос. Странность, которую он ощущал, заключалась не в том, что что-то не так с системой Рая, и не в корабле. Дело было в том, что он не мог связаться с корабельным искусственным интеллектом. Обычно они находились в постоянном контакте, обменивались записями, следили за работой систем. Но сейчас…
Робот пожал плечами, предположив, что у Актеона свои причины молчать.
Он двинулся к пассажирским отсекам. В заранее составленном расписании путешествия был указан момент, когда он должен начать процесс оттаивания и возвращения людей к жизни. Никто не назвал бы Плута халтурщиком.
Однако он успел сделать всего несколько шагов, как что-то ударило по корпусу «Артемиды» с такой силой, что корабль зазвенел как колокол. Из динамиков по всему кораблю завыли сирены. В каждом коридоре зажглись сигнальные лампы.
Плут прижался к стене. То, что случилось, едва не свалило его с ног.
– Актеон! – крикнул он. – Что, черт возьми, происходит?
11
Температура тела поднималась очень, очень медленно. Выход из криосна – непростой процесс, каждая клетка тела должна оттаивать по собственному графику. Спешка в этом деле недопустима.
Процесс начался. И как только температура тканей поднялась выше нуля, мозг снова начал функционировать.
Пришел сон, настоящий сон. Не такой, когда ворочаешься с боку на бок, а глазные яблоки под закрытыми веками вращаются, и не медленное шевеление медведя в зимней спячке. Саша Петрова спала в своем хрустальном гробу, и ее сердце делало один удар в сутки. Пальцы лежали расслабленно вдоль бедер, грудная клетка поднималась и опускалась незаметно. Глаза были закрыты.
Когда порог активности нейронов был пройден, импульсы запрыгали по синапсам, ионы потекли по привычным каналам. В затихшем мозгу зародилось нечто вроде мысли – беспорядочные вспышки, искры, что со временем стали обретать форму.
Она видела сны. Один за другим оживали органы чувств.
В своих грезах она слышала звук, похожий на шум волн, разбивающихся о берег. Она узнала ритм, особую мелодию. Ей снилось Черное море у берегов Севастополя.
Сашенька. Мне кажется, я четко сказала.
Поначалу сон не был сколько-нибудь связным. Просто беспорядочный набор чувственных впечатлений. Вкус ирисок и соли на коже первого парня. Его звали Родион, и он всегда хмурился, когда смотрел на нее, словно боялся, что она ему понравится. Она иногда касалась языком его бицепса или коленки, чтобы почувствовать вкус соли, и смеялась, а он притворялся, что это сексуально. Она вспомнила, каким на ощупь был купальник тем летом. К концу сезона он совсем износился, потому что она плавала каждый день. Соль и слишком много солнца, но кого это волновало? Она была молода. Соль на ее губах. Сейчас, во сне. Она облизнула губы.
(В другом месте, очень далеко, ее рот шевельнулся, но лишь едва. Чтобы коснуться языком губ, ей потребовались бы дни, недели, но во сне все идет своим чередом.)
Сашенька, в тебе нет жесткости.
«Никто меня так не называет, – сказала она. – Никто не имеет права называть меня Сашенькой, кроме…»
Тебе не суждено быть солдатом.