Мелькали призрачные тени — спешили длинной чередой, то порывистой, то сплошной. Добротные чесучовые пиджаки, полувоенные и военные френчи, мелькнул пышный галстук-бант.
…— Критик-марксист — не литературный астроном, поясняющий неизбежные законы движения литературных светил от крупных до самых мельчайших. Он еще и боец, он еще и строитель…[20]
…— Исследование так называемой нижнепариентальной области на 16 полушариях…[21]
… — Чтобы понять меня, вы должны совершенно отрешиться от всего неясного, вроде окультизма, спиритизма, темных философий, от всех авторитетов, кроме авторитета точной науки, т.е. математики, геометрии, механики, физики, химии, биологии и их приложений…[22]
— Понимаете, сбилось тут все, — прорвался сквозь шепота живой и кажущийся нелепо громким голос начоперота. — Они, эти… товарищи всегда здесь чувствовались.
…— Ты шел путем не примиренья —
Люциферическим путем.
Рассейся, бледное виденье,
В круговороте бредовом![23]
— «Каждому из умерших выдающихся деятелей в области науки, искусства и общественной жизни в музее Пантеона отводится витрина, в которой помещается препарат мозга, гипсовый слепок мозга, гипсовая маска, портрет, биография и др. материалы».[24]
Плыли стены, открывая новые кабинеты, людей в халатах, микроскопы, чудная машина макротом[25]… Стеллажи с крупными банками, в коих плавают частицы людей. Бледно-серый некрасивый орган, делавший их талантливыми и великими, иной раз гениальными. Это простые мозги иной раз пуля на клавиатуру разбрызгивает, а отборные умы в специальные банки ложатся. Этикетки на ценнейших экземплярах четкие, правильно выполненные… Коридор удлинялся, превращался в торжественный музейный зал, витрины иные — из благородного дерева, сосуды торжественнее, на бархате, с портретами, личными вещами и правительственными наградами бывшего владельца. Нет, этого не было, проекту не суждено воплотиться…
Коридоры удлинялись, неслись, пересекались все быстрее, открывая новые лабораторные приборы, медицинские механизмы, столы с полированными тазами и ваннами, опутанные щупальцами трубок, пахнуло едкой животной мочой, взвыли болью и отчаяньем сотни собачьих глоток. Те, что без тел, лишь разевали пасти, глядя со стендов, подпитанных шлангами и насосами. Обезьяны в клетках и на хирургических столах, люди, и снова собаки…
— То Институт крови, соседний корпус, сейчас все в узел стянулось. Шла на прорыв наука, да свои силы малость переоценила, — неловко объяснил Вано, стараясь отодвинуться от теней, проходящих сквозь стены. — А Всесоюзный Пантеон при ЦИК так вообще и не начали строить, одумались. Хотя доктора себя не жалели, сами на столы ложились.
— Оставь историю прогрессивной медицины, и так все понятно, не нам их судить, — холодно сказала Ворона. — Где твоя девочка? К ней мы шли или любоваться на этот хаос вивисекции?
Начоперот кивнул и повел налево.
— Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо[26], — отчетливо послышалось за дверью.
За спинами керстов коридоры и вовсе взбесились: понеслись вдаль, перемежая миражи операционных столов, погребальных шкафов, колонн в «русском стиле», яркого электрического света и торжественной полутьмы…
Местная полуживая сидела на ступенях, выходящих во двор. Зажимала ладонями уши и, кажется, сходила с ума. Или уже… Игорь впервые видел Соседку так близко: немыслимо грациозная полупрозрачная фигурка, в чем-то длинном, вроде театрального древнерусского сарафана, но того самого покроя, что имеет очень мало общего с реальными нетеатральными сарафанами. Красивая. Но отчетливо, на три четверти, неживая.
Ворона глянула на мужчин, недвусмысленно указала им в сторону двери и села рядом с призраком.
Керсты без всякого восторга отступили вглубь жуткого дома.
— Твоя-то барышня покрепче будет, — пробормотал начоперот. — И глазом не моргнула. А меня это столпотворение медицинской направленности серьезно в панику вгоняет.
— Ворона в своем Доме с частью здешних призраков была знакома, пусть с живыми и при мозгах в черепах. В общем, она попривыкла к стилю несгибаемых прорывов волюнтаристской науки и политики. Но что вообще происходит? Местные же в ярости…
— Да они вроде и не местные, — с тоской напомнил Вано. — В смысле, местные, конечно, но почему все здесь и сразу? Я никогда сразу стольких не видел. Ну, один-два побродят, мозг свой повспоминают. Соседке они уже и не мешали…
21
С. А. Саркисов «Работы Института мозга. Под знаменем марксизма». Полная фраза «проводили исследование так называемой нижнепариентальной области на 16 полушариях, в том числе и мозга Маяковского».
25
Макротом — режущий инструмент для получения плоскопараллельных блоков ткани. (Грубо говоря, резак для мозга — из одного полушария получается 5–6 ровных брусков)