Меня тот новый район впечатлил сильно и размеры квартиры запомнились. Как-то не хотелось потом даже возвращаться в свой унылый трехэтажный барак. С другой стороны, мы с мамой жили неплохо. Не каждый в то время мог похвастаться отдельной квартирой, а уж тем более двухкомнатной. Наша малогабаритная двушка располагалась на втором этаже. Это было не так плохо, как жить на первом, и не так хорошо, как жить на третьем. Хотя с последним утверждением можно было бы поспорить. В многоквартирных домах такого типа не столько важен этаж, на котором живешь, сколько соседи, которые тебя окружают.
Нам не повезло с соседями. Я это начал понимать уже в сознательном возрасте, когда учился в средних классах школы. Мама знала всех жильцов дома, и меня с ней все знали, а я никого не знал, только по лицам, а как зовут кого – не всегда помнил.
На этаже с нами жил старый ворчливый дедок, от которого всегда воняло. Мерзкий запах исходил даже от его двери и никогда не выветривался с этажа. Дедок этот часто ходил гулять на улицу, громко хлопая каждый раз входной дверью. Он ни с кем не общался, кроме детей. Меня пугала эта его странная привязанность к детям. Стоило его встретить на лестнице в подъезде, он загораживал проход, пялился на тебя и ворчал что-то непонятное себе под нос. Он мне напоминал Вия из одноименного гоголевского произведения: высокий, широкий, скрюченный, брови огромные с завитушками по краям. Жуткое зрелище. Иногда он задавал тупые вопросы, что-то вроде «много двоек то получил?» или «мамка жива-здорова?» Я его терпеть не мог и всегда старался обходить стороной.
На первом этаже жили несколько шумных семей, я с ними никогда не общался. Не нравились они мне, потому что постоянно кричали по ночам, а днем сидели со своими отпрысками на детской площадке возле дома и распивали спиртное, постоянно курили. Вся площадка после них была в окурках и воняла водкой.
На третьем этаже тоже проживали несколько семей, но более спокойных, я их даже не различал, кто из какой квартиры. Здоровался при встрече и все, и то не со всеми. С третьего этажа я знал только Валю. Эта девушка была старше меня на восемь лет. Когда я учился в первом классе, она заканчивала девятый. Потом она училась в каком-то училище и где-то работала. Я с ней никогда не общался, только здоровался и жутко стеснялся при встрече. Она же не обращала на меня никакого внимания. Валя мне очень нравилась, но я об этом никому не рассказывал. Это было глупое детское влечение к более взрослой девочке, которая просто оказалась в поле зрения. Знаете же этих тупых подростков – они влюбляются во все, что увидят. Я тоже был тупой. Нет в этом ничего зазорного. Валя была единственным приятным для меня человеком в нашем подъезде. Жили бы там в то время другие симпатичные девочки, я может на нее и внимания бы не обратил.
Когда Вале было уже около двадцати, она совсем расцвела, стала очень привлекательной. Летом она ходила в легком коротком платье, обнажающем ее упругие бедра. Когда Валя бегом спускалась по лестнице, ее пышная грудь колыхалась вверх-вниз так, что при встрече я замирал как вкопанный, а она без эмоций на лице пробегала мимо и даже не здоровалась.
Я часто думал о ней и писал стихи. Глупые такие стишки, которые школьники пишут: про ванильные облака, любовь-морковь, про «не могу без тебя» и прочую похабщину. Вот же дурак был! Часто ходил с затертым тетрадным листочком, на котором был написан один из моих наивных стихов и хотел подарить его Вале при встрече. Несколько дней я ее не видел, а потом как-то встретил на лестнице и молча прошел мимо. Так долго готовился, а когда появилась возможность, – струсил. Меня потом посещали мысли подбрасывать бумажки со стихами ей в почтовый ящик, но даже на это я не решился. Думаете, жалею об этом? Нисколько, даже рад. Объясню почему.
Однажды мы гуляли с одноклассниками после школы. Как обычно, лазили по деревьям, бегали по подъездам и искали приключения. В одном из высотных домов, находившемся в паре кварталов от школы, мы решили пробежаться по лестнице до последнего девятого этажа, чтобы проверить, не заперт ли там выход на крышу. Лестница в том доме находилась отдельно от лифтов и этажных площадок, поэтому встретить кого-нибудь из жильцов мы не планировали. Я побежал вперед, решив обогнать своих одноклассников. Когда я миновал пролет очередного этажа, услышал, что чуть выше на лестничной площадке кто-то есть. Я выглянул из-за перил и увидел Валю. Она сидела на ступеньке, обхватив голову руками. Рядом стояла полуторалитровая пластиковая бутылка с какой-то жидкостью и разбросаны окурки, один из них еще дымился. Я не понял тогда, что с ней было не так. Она была словно пьяна или сильно расстроена. Выглядела она отвратительно: туфли лежали в стороне, ноги были босые, брюки грязные, волосы растрепанные. Услышав шум, Валя подняла голову и посмотрела на меня. Глаза ее были злющие, заплаканные, – я ее такой никогда не видел. На секунду мне даже показалось, что она превратилась в зомби и сейчас набросится на меня, чтобы прокусить череп и съесть мозги, но она не накинулась, а лишь прокричала охрипшим голосом: «Пошли на хер отсюда!» Споткнувшись и разбив коленку, я бросился бежать вниз, где наткнулся на поднимавшихся вслед за мной друзей. Они тоже услышали недовольный рык Вали, поэтому, не задавая лишних вопросов, развернулись и побежали вниз. Они ее не видели, слышали только голос. Я им потом сказал, что на лестнице сидела незнакомая пьяная компания. Ни в тот вечер, ни потом я так и не узнал, что случилось с Валей. Наверно, она поссорилась со своим ухажером и напилась, а может быть, он избил ее или еще что хуже. С того дня она перестала быть для меня той Валей, которой я посвящал стихи и с которой в тайне ото всех мечтал связать свою жизнь.