Без сомнения, Гройсман на всех этих делах что-то заработал. Нажился, так сказать, на народном горе. Но при этом – вольно или невольно – существенно снизил накал классовой борьбы. Однако, самое главное, предотвратил голод.
Вроде бы имел место еще один интересный факт. Когда тяжелые времена прошли, «благодарные» земляки повели себя довольно странно (хотя, в общем, вполне предсказуемо) – донесли на Гройсмана в ГПУ. Однако большевики его не тронули. Как будто уполномоченный тоже был в доле. Или в доле был Гройсман, а главным – сам комиссар. С точки зрения результата разницы, конечно, никакой нет. Скорее всего, зарабатывали оба. Более того, поскольку Райгород формально вдвое перевыполнил план по заготовкам, Гройсмана даже решили наградить: предлагали взять обратно уже разбитую телегу и охромевшую лошадь. От лошади Гройсман отказался. А телегу взял. Отремонтировал и поставил во дворе. В ней потом долго играли маленькие Сема и Рая.
В следующие несколько лет Гройсман жил со страной в общем ритме и едином порыве. При полном согласии и взаимной поддержке все строили новую жизнь: страна – свою, а Гройсман – свою.
Благоразумно отказавшись от террора по отношению к собственным гражданам, Советская республика вновь заменила продразверстку продналогом. То есть стала обирать крестьян чуть более цивилизованными методами. В Райгороде открылась контора с названием «Заготзерно». Гройсману, как крепкому хозяйственнику и благонадежному кадру из «примкнувших», предложили ее возглавить. Сказали, что, если будет хорошо работать, его пошлют учиться в сельхозтехникум, на заочное отделение. Рекомендовали вступить в партию. Гройсман сказал, что подумает. Посоветуется с женой.
– Конечно, тебе решать, – ответила Рива, – но я думаю так: если что, из магазина ты сможешь уйти своими ногами, а поступишь в начальники, так и увезти могут.
Лейб хотел было возразить, но, поразмыслив, признал, что жена права.
Вернувшись наутро в райком, начал разговор издалека. Сообщил, что учиться ему уже поздно, а в партию вступать еще рано. Пока, как говорится, не готов. Должен выучить устав, почитать труды классиков… Короче, подковаться. И еще. У него все-таки семья, надо на жизнь зарабатывать, какая уж тут учеба…
– Про «подковаться» ты правильно говоришь, – одобрил секретарь. – Но одно другому не мешает. Можно работать и учиться.
– Как это? – изобразил удивление Лейб. – Надо что-то одно! Или одно, или… одно!
– Что ты заладил: «одно-одно»? Все просто – днем работаешь, вечером учишься. Устав партии читаешь, «Капитал» Маркса штудируешь…
– Кстати, – осторожно перебил секретаря Гройсман, – давно хотел спросить: а этот Маркс… Он за какой капитал писал, за свой?
– Не за свой, а за мировой! – насторожившись, ответил секретарь.
Секретарь после инструктажа в обкоме партии боялся провокаций. Рассказали, что один районный партиец вступил в дискуссию с местным агрономом, а тот оказался скрытый троцкист. В итоге посадили обоих. Гройсман этого эпизода не знал, поэтому продолжал задавать неуместные вопросы:
– А сам он как, богатый был человек?
– Ну ты, Гройсман, скажешь! – рассердился секретарь. – Пролетарий он был! Какой же у пролетария капитал?! И вообще, ты мне этот халоймес[34] не разводи! Прямо скажи: пойдешь в «Заготзерно» или нет?
Гройсман обещал еще подумать.
Через несколько дней вернулся и сказал, что не готов, жена не поддерживает.
Контору в конце концов возглавил Исаак Каплун. Он, кстати, к тому времени женился на местной девушке и окончательно обосновался в Райгороде. Обзаведясь семьей, быстро забыл идеологические метания. Революционный задор и альтруистические намерения в его сердце окончательно уступили место хозяйственному усердию и коммерческому здравомыслию.
Заняв начальственный кабинет, Исаак позвал друга Лейба на должность уполномоченного по закупкам. Как потом выяснилось, они договорились об этом заранее и все тщательно спланировали.
Поступив на должность, Гройсман стал называться на новый манер – «совслужащий». Ему выделили отдельную комнату со столом и стулом. Кроме того, выдали железную табличку, которую предложили самому и приколотить на дверь. На табличке черненым курсивом было выгравировано: «Тов. Гройсман Л. С.». Прежде чем ее повесить, Гройсман решил показать табличку жене. Похвастаться.
– Что значит «тов.»? – глянув на табличку, спросила Рива.
– «Товарищ», – пояснил Гройсман, – обращение такое.
– Понятно, – разочарованно отреагировала Рива. – Как Котовский…
– Что «как Котовский»? – не понял Гройсман.
Рива не ответила. Отвернувшись, погрузилась в воспоминания.