В детстве он однажды пытался смотреть прямо на солнце. Сначала его диск намечался, переливаясь в ослепленных глазах, а потом в самом сердце света он увидел черноту. "Бойся беса полуденного", вспомнилось ему; и вслед за этим явилось еще одно странное, потерянное воспоминание: какой-то пикник в лесу, неподвижный сонный и знойный полдень и запах сосновой смолы; он стоит один на тихой поляне, вокруг него только сосны, и в соснах солнечный свет, и в этом зное странный, необъяснимый полуденный ужас охватывает его, как будто этот лес на самом деле сгорел, и за спиной у него (обгорелые дерево?), но нет, это не дерево, это (кто-то обугленный стоит у него за спиной?)
На мгновение ему стало не по себе. Он вспомнил, как в детстве боялся увидеть свое темное отражение в спинке кровати. И в следующий момент он понял, в какой большой степени он успел привыкнуть к Олесиной способности опираться на себя, насколько и он сам опирается на эту ее способность, как на свою собственную. ей не идут эти опасения, но что это значит? значит ли это, что они беспочвенны? они выглядят лишними, но если она впадет в сомнение, потеряет свою молодую силу уверенности, все будет зависеть только от меня. В чем она сомневается? Внушенный в детстве культ материнства? Она такого такого белого, высокого накала, не захочет терять и бояться, перепрыгнет через смягчение и грусть. Она пройдет над потерей и слезами по тонкому мостку, по которому можно ступать только не имея страха упасть, и скажет: посмотри на меня, посмотри как безошибочно, разумно и точно я иду низко над жизнью; она не будет знать слез, но ее полынная горечь будет подступать изнутри, как у других подступают слезы, и ярко светить, освещая жизнь"
Он сказал:
-- Эта черная дыра -- твоя существенная часть. Может быть, она движет тебя в каком-то отношении. Матерью? Я ясно вижу, как ты станешь классной мудрой старухой, когда.., -- он, кажется, хотел сказать "когда вырастешь", остановился, заметив оговорку, и не стал ее исправлять: -- да, когда вырастешь,-- и он заметил, что говорит ее голосом, с ее паузами и колебаниями, и, несмотря на них, с ее же утешительной и твердой убедительностью. -- Черная дыра в самом центре неизбежна, потому что центр недостижим. У каждого она своя, и, может быть, она неотличима от самого яркого света. Это так и бывает, я знаю это. Это только так и может быть. Она -- твоя глубина, то в тебе, что было, когда тебя еще не было.
Через некоторое время она спросила:
-- Ты видишь меня матерью?
-- Да. Вижу, теперь вижу. Все будет зависеть от того, в какой мере ты на это решишься сама. Если да, ты можешь быть мощнейшей "достаточно-хорошей-матерью", лишенной беспокойства, знающей спокойное безразличие к тому, что на самом деле не важно. Мне не верится, что ты упустишь за этим что-то существенное. И надо понимать, что то, какой матерью можешь быть ты, сильно отличается от того, как понимали материнство наши родители. Надо только дождаться, когда ты этого достаточно сильно захочешь. Вопрос не в том, можешь ты или нет, вопрос только в том, хочешь ли. Что это за дыра? Что там было? Мама инженер, развод, 90е годы, ролики, летний Киев, огромное, красивое тело города, огромная кучевая зелень деревьев..
-- Ролики?
-- Твоя точность движений. Как объяснить... Есть некая беззастенчивая сила и смелость молодости, вроде "девушек в цвету" Пруста, но дело не в беззастенчивости, какое-то другое, особое качество точности, силы и смелости.
-- Пруст? -- слышно было, что она чуть улыбнулась. -- Пожалуй. Но это не вырабатывается роллерством, а предшествует ему, может быть, как некая личная эстатика. Да, мне это понятно, и это у меня есть; включая, видимо, и бисексуальную составляющую. Наверно, ты прав и в том, что эта черная пустота стимулирует выработку вторичных черт, которые сами по себе могут оказаться хороши. Но это ли будет нужно, когда он родится? Это понадобится, но будет ли этого достаточно? Я вижу себя только до того момента, как я его рожу. Дальше идут стереотипы: ледяная дева должна растаять, получится какая-то лужа. Это тот случай, когда отстраненность становится не совсем хороша. Хотя... Может быть, многое изменится, когда он появится, когда я буду держать его в руках. Может быть, отсюда не видно этого. Да, да, дальнейший путь не виден за этой точкой перевала...
-- Какая еще дева? снегурочка, что ли? снежная королева? никакие девы тут совершенно не при чем, никому не нужно таять, сокрушаться и прочее. Ты лучше меня всегда знала это сама. Это какой-то совсем старый миф о пользе сокрушения гордыни. Откуда он у тебя? Кто или что тебе это внушило? Слезы и грусть могут облегчить душу и помогают жить, но это не универсальное и не единственное решение. Ты думаешь, надо что-то в себе смягчить, ты думаешь, мать -- это что-то противоположное независимости, молодому прустовскому эгоизму и свободе. Но все почти наоборот: цель материнства -- именно создание новой молодости, новой свободной единицы. Тебе легко будет передать ребенку свободу; отстраненность поможет тебе поделиться своим белым высоким накалом. Взять кусок этого же теста, из которого ты, и запустить вовне, поверх смерти. Не только твоего, но и моего тоже, вывести на орбиту, направить вовне... Но нет, космический образ тут тоже не подходит, вокруг не пустота, а жизнь, земля, город. Или ракушка, полынь, край света, море. Отстраненность похожа на отдельность, она помогает отделять...
Но он чувствовал, что она не следит за ходом мысли. И, действительно, она устала; его слова и ее собственные мысли путались в ее голове и переходили в шум, и она уже видела огромное, красивое тело Киева, и смело, смелее, чем в жизни, снова ехала по нему на своих роликах. Может быть, действительно, мать - это не что-то особенное, это, как и все остальное, гораздо более просто; "мать": что это за слово; мать, муть... тьма... (какой-то психоанализ? нет, строчка поэта Быкова...) Что это значит на самом деле? мама?-- падение черную дыру или достижение нужной скорости и уход с орбиты вовне: и вот она быстро, быстрее и смелее, чем в реальности, летит на своих роликах по теплому асфальту большого, красивого летнего города; но нет, что-то еще ускользает, что-то важное об этом...
Она знала, что, по некотором привыкании, в том, что сейчас кажется ей шумом, обнаружатся сущности, она уже и сейчас предощущала их.
В эту ночь в гостях они спали глубоко и без сновидений. Им многое надо было прояснить.
8.
На следующий день они вместе с детьми погрузились в бывший у хозяев джип и поехали искать брошенную в лесу машину. Они свернули с дороги в том же месте, где вчера Олеся села за руль, и повторили их путь по чуть припорошенной снегом колее. Светило солнце. Снега было мало, но он не таял. Машина стояла на поляне, тоже чуть присыпанная снегом, и как будто бы спала, но все равно казалось, что это не их старая "девятка", а что-то новое, какой-то подарок, который преподносит им лес в это солнечное утро.
Через год Олеся родила девочку.
Через 30 лет эта девочка была в числе людей, провожавших на Марс первую миссию колонизаторов. Однако в душе она не чувствовала личной радости в связи с этой миссией и не представляла себе жизни вне земли. "Мы вынуждены это делать, это вопрос безопасности, а не светлая мечта человечества, но если и когда люди оплачут расставание с Землей, им станет легче, и они лучше поймут не только тяжелые, но и светлые стороны своего нового положения", -- писала она в своем дневнике.
21