Начинается отсчет времени дежурным офицером телеметрического контроля. Каждые 20 секунд он повторяет, глядя на экраны мониторов «тангаж, рыскание, крен (это углы поворота ракеты по трем осям) — в норме, полет устойчивый», а в следующие 20 секунд — «давление в камерах сгорания двигателей в норме». Вот так все присутствующие узнавали о полете ракеты, никаких мониторов перед ними не было, но все равно это были самые приятные слова. Слышим «полет первой ступени закончен, двигатели нормально выключились». Начался с тем же комментарием полет второй ступени. И, наконец, предварительная команда на выключение двигателей прошла, а спустя несколько секунд и главная. Нагрузка выведена на орбиту, у нас начинается всеобщее ликование, прямо скажем, неожиданный для всех результат. Чтобы с первого же пуска такой колосс полетел, это невиданно, предыдущий гигантский проект Н1-Л3 так этого и не сделал. Но все ведут себя так, вроде этого только и ждали. Кто-то из работников ЦК побежал звонить по ВЧ Горбачеву в Будапешт, чтобы и его обрадовать.
Теперь главное побыстрее улететь с полигона в Москву, начальников тьма-тьмущая, а есть только два служебных самолета РКК «Энергия».
Прошу команды генерального директора РКК В. Д. Вачнадзе приказать включить меня в полетный лист первого самолета, но продолжаю бояться, что в последнюю минуту появится какой-нибудь зам. министра или министр, и меня из листа вычеркнут. Поэтому заранее приехал на аэродром, называемый «Крайний», и жду. Спокойно стало только, когда со своим неизменным маленьким кейсом появился Глушко и пригласил меня с собой. Теперь меня снять с самолета уже нельзя.
Летим в личном салоне генерального, летчики приносят только чай (даже в такой день), а невозмутимый Валентин Петрович говорит только одну фразу: «Теперь на очереди — „Вулкан“». Это тоже ракета-носитель, но не с четырьмя, а с 8 боковушками и вывести на орбиту она может до 200 тонн, я знаю о ней только понаслышке, проектирование еще не началось.
Так мне запомнился первый пуск «Энергии». Интересно, что в 2002 г. исполнилось 15 лет этому событию, но никакой особой информации по этому поводу в доступной мне прессе не было. Зато был отмечен спустя некоторое время такой же юбилей корабля «Буран». Я отношу это только к тому, что писать об «Энергии» как о чисто российском достижении никак нельзя было, так как все ее «боковушки» изготавливались в Днепропетровске, а важнейший элемент — система управления — разрабатывался и изготавливался в Харькове. Я считаю это проявлением российского национализма, ведь Украина — другое государство.
Сразу после пуска «Энергии» к нам пришел новый начальник А.Г.А-ко. До этого он работал главным конструктором серийного завода «Коммунар» (бывший п/я 201).
Разработками современных СУ он никогда не занимался и в нашей технике практически ничего не понимал.
Мы выполнили еще один успешный пуск «Энергии», на этот раз с орбитальным кораблем «Буран».
У А-ко оказалась неизлечимая болезнь и, проработав несколько лет, он умер. И снова перед начальством стал вопрос, кого назначить руководителем.
О. Д. Бакланов после удачного пуска первой «Энергии», как ему и было обещано, ушел на самую главную в СССР в военно-промышленном комплексе должность, став секретарем ЦК КПСС по оборонной промышленности. Так что его настойчивость в вопросе поручения мне руководить работами по созданию системы управления «Энергии» себя оправдала. Может поэтому, а может успешные пуски двух ракет «Энергия» произвели на начальство такое впечатление, что министерство и отдел оборонной промышленности ЦК твердо стояли на моей кандидатуре.
Остановка была за «малым», в бумагах, которые по этому поводу представлялись в ЦК должна была быть стандартная фраза «вопрос согласован с местными партийными органами», что всегда было пустой формальностью. Но этого, несмотря на все усилия, прилагаемые министерством, так и не удалось достигнуть. Позиция и харьковского обкома и киевского ЦК была непоколебимой, кто угодно, но не «инвалид» по 5-й графе.
Вся эта история тянулась очень долго, но в конце концов Москва не выдержала и министерство и ЦК КПСС пошло на беспрецедентный шаг, назначив на заседании коллегии 12 апреля 1990 г. Айзенберга Якова Ейновича генеральным директором — главным конструктором НПО «Электроприбор». Это произошло в день космонавтики.
Никаких особых деяний в эти годы я не совершил. Я все время пытался убедить своих сотрудников, что пик развития РКТ прошел, и надо искать другие сферы приложения наших сил, если мы просто хотим выжить, не говоря уже о том, что для любых доступных нам новых работ наша численность была чрезмерной, мы могли существовать только на полном государственном обеспечении. Ситуация возможна только в полностью финансируемой государством сфере, так как за деньги от любого гражданского заказчика такая численность представлялась абсолютно нереальной. Мы сделали попытку серьезно заняться системами управления для транспортировки газа, поскольку отечественное производство в этой области отстало от мирового на годы, так что все приходилось покупать за границей. В целом, за малыми исключениями, попытка оказалась неудачной и дело не только в том, что мы явно недостаточно владели предметной областью. Отрасль полностью сложилась, любая попытка наталкивалась на отчаянное сопротивление, в ней существовала собственная система взаимоотношений, в значительной мере основанная на взятках. Чтобы получить заказ, надо было определенные, значительные суммы «отстегнуть» тем представителям заказчика, которые определяли, кому заказ дать. В ракетной промышленности ничего похожего не было, мы просто не умели это делать, так что наши отношения с газовиками оставляли желать лучшего, хотя на высших должностях в Газпроме работали люди, заинтересованные в таком сотрудничестве, да и средства у них были такие, что в наших взятках они не нуждались.