– А когда, говорите, меня примет Владимир Осипович? – спросил Чехов у своего спутника, молодого светловолосого офицера Ракитина, который особым распоряжением начальника острова был приставлен к Антону Павловичу провожатым.
Собственно, помянутый Владимир Осипович Кононович тем начальником и был.
– Сказал, что завтра утром, – ответил Ракитин, поправив сползшую на лоб фуражку. – Сегодня занят он больно: вчерашнего дня снова горела казарма, народу погибло полтора десятка. Пока велел вас к себе препроводить, на вопросы ответить, какие зададите, а назавтра, как документы вам соответствующие выдадут, сможете уже начать ваше… обследование.
Чехов видел, что его спутник силится изъясняться грамотно, дабы уважаемый гость из цивилизованного мира ненароком не счел его неучем, но, ограниченный скудным словарным запасом, был вынужден брать частые паузы и постоянно запинаться.
«Отчего многие хотят казаться не такими, как есть? – улыбаясь про себя, подумал Антон Павлович. – Разве обязательно нужно, общаясь с писателем, самому им быть?»
Впрочем, своего провожатого Чехов ни мыслью, ни тем более словом обижать не хотел, а потому сделал вид, что не заметил неловкости, и как ни в чем не бывало задал новый вопрос:
– И часто у вас казармы горят?
– Об этом вам лучше с Владимиром Осиповичем поговорить, – помедлив, ответил Ракитин. – Он журналы ведет, отчеты высылает периодически…
Антон Павлович нахмурился было, но быстро понял, отчего его провожатый замялся.
«Велено так – Чехову отвечай, но лишнего не болтай, если что, на меня ссылайся, а я уж сам решу, что можно говорить, а что нет… Типичный подход высших чинов».
Теперь Антону Павловичу стало вдвойне интересно, что за фрукт этот Кононович – то ли местный самодур, при котором обычный солдат имеет статус немногим выше обычного каторжанина, то ли просто старый, умудренный опытом офицер, слишком заботящийся о своем реноме.
– Ну раз он ведет, то с ним тогда и поговорю, – сказал Чехов вслух.
Провожатый, заслышав это, облегченно улыбнулся краешком рта и, осмелевший, сам решился спросить:
– А вы к нам с какой целью пожаловали?
– Ну так обследовать же, – ответил Антон Павлович. – Сами ведь только что говорили.
– Ну обследовать-то по-разному можно, – заметил Ракитин. – Вы же и врач, и автор… Кто знает, что именно вас интересует? Говорят, вы в основном карточки заполнять будете, болячки переписывать…
– Это кто так говорит?
– Ну… разные… – уклончиво ответил провожатый, почему-то смутившись.
Сзади что-то грохнуло. Чехов оглянулся: сопровождающий их солдат выронил походный саквояж, отчего тот раскрылся, обнажая содержимое – сменную рубашку, блокнот, набор перьев и чернильницу, замотанную для верности в видавшие виды тряпицу.
– Аккуратней, ну! – прикрикнул на спутника Ракитин.
Тот торопливо захлопнул крышку и поднял оброненный саквояж, бормоча извинения. Чехов наблюдал за ним с застывшей улыбкой: выглядел бедняга таким же подавленным, как и местные арестанты. Нехорошее чувство зародилось в душе литератора еще в тот момент, когда он ступил на палубу парохода «Байкал». Теперь же, достигнув цели своего путешествия, Антон Павлович только укрепился в мысли, что на Сахалине ему придется тяжело.
«Не так, конечно, как им, – задержав взгляд на солдатах, подумал Чехов. – И тем более не так, как каторжанам… Но все здесь иначе, не так, как на материке, это невооруженным глазом видно, и смотреть на это чертовски больно».
Отвернувшись, Антон Павлович отыскал взглядом обугленный остов сгоревшей казармы. Вокруг толпились заключенные. Были они одеты в робы, но лишены кандалов, в отличие от тех, которых везли сюда в трюме «Байкала». Это показалось Чехову немного странным.
«А с другой стороны, куда им бежать? Кругом – вода. Разве что тайком, на пароходе, но там заметят если, сюда приедешь уже в новом статусе, и без цепи тогда точно не обойдется…»
Среди мрачных заключенных была очень худая женщина с красивым лицом, которое, однако, портили следы сажи и красные от плача глаза. На фоне угрюмых мужчин, большей частью крепких, здоровых, особа эта казалась овечкой, случайно забредшей в стаю волков.
– Там женщина. – Чехов указал в сторону заключенных и тут же опустил руку, не желая привлекать к себе внимание арестантов. – Кто она?
– Жена одного из погибших при пожаре, – ответил Ракитин. – Как бишь ее… – Он наморщил лоб. – Нет, не помню.
– А где она жила? Почему тоже в саже?
– Так с ним и жила – казарма-то для семейных. Дочка их пропала, ищут с самого утра. Под обломками вроде детей нет, но разгребли еще не все…