Бабушкой написаны десятки книг, в которых мир людей и мир природы, как и в ней самой, неразделимы. В её внутреннем космосе одинаково значимы и очень серьёзная жаба, каждый вечер приходившая на террасу человеческого дома послушать музыку (рассказ «Том-музыкант»), и киргизская овчарка, измученная в поисках мальчика, с которым её насильно разлучили, опускающая в прохладный арык истерзанные лапы (повесть «Джумбо»), и старый Мук, наш обезьяноподобный предок, которому бы по нынешним временам и Нобелевской премии было мало, ведь он научился добывать огонь (повесть «Рам и Гау»).
Конечно, я читаю её книги немного иначе, чем вы. В голосах родившихся в бабушкином воображении героев я слышу её неповторимую интонацию. Кому-то могут показаться придуманной красивостью слова юного графа Гентингдонского, будущего Робин Гуда, объявившего, что ради спасения друзей он добровольно сдаётся рыскающим по лесу слугам шерифа (роман «Тысячелетняя ночь»). Но я-то знаю — это она. И когда маленький, дрожащий от каждого шороха полузверёныш Рам вдруг остаётся в лесу с больным стариком, вопреки своему страху потерять орду, я опять слышу — это она. И потревоженная в берлоге белая медведица, пощадившая мальчика, и взрослый охотник, ответивший ей тем же (повесть «Остров мужества») — это всё попытка достучаться до наших с вами сердец и — без дежурной морали — поселить в них благородство и искренность, которые, как она считала, и есть истинное богатство в жизни, а остальное — дым, суета сует.
Я обещал объяснить, почему книга «Рам и Гау» — единственная в своём роде. Бабушка первой попробовала понять и описать процесс зарождения человеческого в существах, которые ещё относились к миру зверей. Обезьянолюди — это всего лишь научный термин. И наука утверждает, что в очень давних и неясных границах времени (примерно миллион лет назад) спустившийся с деревьев питекантроп стал прямоходящим, иначе бы не смог выжить в дикой природе, ведь у него не было ни острых когтей, ни клыков, а с помощью рук можно было научиться защите. И эта необходимость — использовать руки — привела к стремительному развитию передних долей мозга. Став умнее других, он поднялся на самый верх пищевой цепочки. Но что это объясняет? В борьбе за выживание человек победил? Но почему человек, а не умная обезьяна? Как возникли жалость, сочувствие, потребность защищать слабых, способность дружить, благородство, готовность пожертвовать собой ради других? Наконец, любовь?
В книге «Рам и Гау» человеческие эмоции ещё непонятны тем, кто их начинает испытывать, но они пробиваются, как ручей сквозь скалы. И этот поток потом будет не остановить, несмотря на все пороки человечества и человеческой природы, о чём мы с бабушкой не раз говорили. Она была снисходительна к людским недостаткам, объясняя их «тяжёлым наследством», и очень ценила способность подняться выше собственных эгоистических интересов, то есть быть альтруистом. Она вовсе не считала этих людей белыми воронами, искала истоки такой поведенческой модели, когда человек ставит общие интересы выше собственных. Конечно, всё можно объяснить воспитанием, идеологией, но как учёный-биолог бабушка видела в этом нечто большее — руку самой Природы. И её обрадовало, когда знаменитый советский приматолог и антрополог Михаил Неструх в отзыве на книгу не только отметил достоверность в описании древнего мира и жизни орды, но и нашёл интересной интуитивную версию автора о зарождении человеческого начала. Всего лишь версию, потому что в те годы наука об этом молчала. А сегодня заговорила — и как! Не буду пересказывать длинные статьи, скажу главное: в осмыслении эволюции человека теперь всерьёз рассматривается не только конкурентная борьба, но и альтруизм. В первобытном мире могла выжить лишь та орда обезьянолюдей, где больше было тех, кто готов пожертвовать собой ради спасения детей, женщин и своих товарищей. Орда, которая была на это неспособна, погибала, превращаясь в тупиковую веточку эволюции.
Бабушка не могла этого знать, но именно это она и показала в деталях и красках в своей необычной повести.
Глава 1
Солнце близилось к закату, но определить это было трудно — низкие свинцовые тучи сплошь застилали небо. Всё чаще и чаще вспыхивали молнии, но грома ещё не было слышно: гроза надвигалась откуда-то издалека. Стояла мёртвая, зловещая тишина, и от этого становилось страшнее, чем если бы загремел гром. Так чувствовали все: птицы примолкли, не взлетали над травой насекомые, в глубине леса затаились, выжидая, звери.