— В каком часу вы обычно добираетесь до дома в пятницу, сэр?
Дон отвечал бесцветным голосом:
— В пять. Около пяти.
— А сегодня?
— Как обычно. — Его лицо исказила гримаса боли. — Я увидел… что в дом… залезли… позвонил…
— Да, сэр. Вызов получили в шесть минут шестого. Позвонив, пошли в гостиную, чтобы посмотреть, что украдено?
Дональд не ответил.
— Сержант увидел вас там, если помните.
— Почему? — сокрушенно проговорил Дон. — Почему она вернулась домой?
— Надеюсь, мы это выясним, сэр.
Пытливым вопросам, казалось, не будет конца, но, по-моему, все они привели лишь к тому, что Дональд совсем расклеился.
К своему стыду, я проголодался. Думал о желанном обеде, вспоминалась Регина, бросавшая в кастрюлю все подряд, — но радовавшая в конце концов изысканным блюдом. Улыбчивая Регина с шапкой темных волос. Игривая болтушка, ненавидящая насилие.
Настало время, когда ее тело погрузили в машину и увезли. Дональд не прореагировал. Вероятно, подумал я, его разум старается отгородиться от невыносимого, и нельзя осуждать за это.
Наконец инспектор поднялся, распрямляя затекшие от долгого сиденья на табуретке ноги и спину. Он сказал, что оставит констебля подежурить в доме на ночь, а сам вернется утром. Дональд отрешенно кивнул, видимо, не слушая, что ему говорят, и когда полиция уже отбыла, все еще сидел на стуле, не в силах двинуться с места.
— Пойдем, — сказал я ему, — ляжем спать.
Взяв за руку, помог подняться и повел вверх по лестнице. Он не упирался, послушно шел.
В спальне, которую занимали они с Региной, царил полный разгром, но комната, приготовленная для меня, где стояли две кровати, была нетронутой. Он повалился на постель, не раздеваясь, закрыл глаза руками и с невероятной болью задал вопрос, который задают все, кого постигло несчастье.
— Почему? Почему это случилось именно с нами?
Всю неделю провел с Дональдом. За это время получили ответы на многие вопросы, но не на этот.
Легче всего было ответить, почему Регина раньше времени вернулась домой. В последние недели в ее отношениях с подругой нарастало раздражение.
Оно вылилось в ссору, что и вынудило тут же уехать. Выехала где-то в половине третьего и, вероятно, отправилась прямым ходом домой, поскольку установлено, что к пяти была уже мертва, по крайней мере, часа два.
Эту информацию в полуофициальных выражениях инспектор сообщил Дональду днем в субботу. Тот вышел в осенний сад и заплакал.
Инспектор тихо прошел на кухню, остановился рядом со мной, глядя на Дональда, стоявшего среда яблонь с опущенной головой. Фамилия инспектора была Фрост [1], что как нельзя лучше соответствовало его хладнокровному характеру.
— Хотел бы узнать у вас об отношениях мистера и миссис Стюарт.
— Что именно хотели бы узнать?
— Они ладили?
— Разве сами не видите?
Ответил после небольшой паузы:
— Степень эмоциональности при выражении горя не всегда соответствует интенсивности любви.
— Всегда так разговариваете?
На его лице мелькнула тень улыбки.
— Я цитирую книгу по психологии.
— Ваша книга — чушь.
Опасная чушь. До конца их медового месяца было очень далеко.
— Это после трех-то лет?
— А почему бы и нет?
Он пожал плечами, не ответил. Я перестал смотреть на Дональда, отвернулся от-окна и сказал:
— Есть ли шансы вернуть что-нибудь из украденного?
— Очень небольшие. Когда речь идет об антиквариате, вещи сразу оказываются где-нибудь на полпути к Америке… В последние годы совершены сотни подобных ограблений. Мало что удалось вернуть.
— Воры-знатоки?
— Судя по отчетам тюремных библиотек, больше всего читают книги по антиквариату. Грызут науку голубчики…
— Хотите кофе? — предложил я.
Посмотрел на часы, поднял брови, но согласился. Пока возился с чашками, он сидел на табуретке — человек лет сорока в поношенном костюме, с редкими светлыми волосами.
— Вы женаты? — спросил он.
— Нет.
— Влюблены были в миссис Стюарт?
— Все варианты проверяете?
— Не спросишь — не узнаешь.
Я поставил на стол сахарницу, бутылку с молоком, чашки с кофе.
— Когда навещали их в последний раз?
— В марте. Еще до отъезда в Австралию.
— В Австралию?
— Да, ездили познакомиться с местным виноделием. Дональд задумал привезти оттуда большую партию вин. Они пробыли месяца три, не меньше. Почему не ограбили тогда?
Он уловил горечь в моих словах.
— Ирония судьбы. — Отважно приблизил губы к горячему кофе, потом раздумал и тихонько подул поверх чашки. — Что делали бы сегодня, будь все нормально?
— Мы всегда ходим на бега, когда я приезжаю.
— Они любили бега?
«Любили» — прошедшее время резануло слух. Да, многое уже ушло в прошлое.
— Мне кажется, они туда ходили из-за меня.
Он сделал осторожный глоток. — В каком смысле?
— Дело в том, что я рисую лошадей.
Через заднюю дверь вошел Дональд. Измученный, глаза покраснели.
— Представители прессы делают дырку в заборе, — безразлично произнес он.
Инспектор скрипнул зубами, встал, распахнул дверь в холл и громко крикнул:
— Репортеры хотят проникнуть в сад!
Издалека донеслось:
— Да, сэр, понял…
Фрост повернулся к Дональду:
— Никак не можем от них отделаться. Хотя этих людей тоже можно понять — давят редакторы…
Дорога перед домом Дональда была забита машинами. Когда кто-то выходил, из них вываливалась толпа репортеров, фотографов и просто любителей сенсаций. Они сидели в засаде, как стая голодных волков. Не было ни малейшего намека на уважение чувств Дональда.
— Газетчики слушают переговоры по радио на наших частотах, — грустно сказал Фрост. — Иногда прибывают на место происшествия раньше инспектора.
Констебль, выталкивавший меня из холла, видно, принял за репортера.
Дональд тяжело сел, облокотился о стол.
— Чарльз, если тебе не трудно, подогрей мне того супа.
— Конечно.
Раньше он отказывался есть, еда вызывала отвращение.
Фрост, как по сигналу, поднял голову, напрягся. Я понял — все это время ждал именно такого момента. Терпеливо ждал… Открыл банку концентрата, вывалил его в кастрюлю, залил водой, плеснув бренди; стал размешивать до равномерного состояния.
А он пил кофе и ждал. Ждал, пока Дональд доест суп с большим ломтем черного хлеба. Затем — вежливо попросил меня удалиться и, когда я ушел, принялся «серьезно копать», как потом выразился Дональд.
Инспектор уехал только через три часа. Уже смеркалось. Стоя на лестничной площадке второго этажа, видел, как их с констеблем перехватил у двери растрепанный молодой человек. Пока они пытались увернуться, толпа репортеров высыпала на дорогу, устремилась в сад.
Я методично обошел весь дом — комнату за комнатой — опустил шторы, проверил окна, запер на задвижки входные двери.
— Что ты делаешь? — спросил бледный Дональд.
— Опускаю забрало.
— А-а.
Несмотря на долгий разговор с инспектором он, казалось, успокоился, лучше владел собой. Закончив «оборонительные работы», я запер на засов дверь из кухни в сад.
Брат сказал:
— Полиция хочет получить список пропавших вещей. Ты мне поможешь?
— Конечно.
— У нас была опись. Она лежала в конторке. В той, что пропала.
— Нашли место…
— Он сказал примерно то же.
— А страховая компания? Разве у них нет списка?
— Там только самые ценные вещи: некоторые картины, ее драгоценности, — он вздохнул. — Все остальное называлось одним словом — «содержимое».
Мы начали со столовой. Он засовывал пустые ящики в сервант, стараясь вспомнить, что хранилось в каждом из них. Я записывал под диктовку. Было много столового серебра, приобретенного семьей Дональда и доставшегося ему по наследству. Он, имея слабость к предметам старины, всегда с удовольствием ими пользовался. Радость обладания исчезла вместе с вещами. Но не слышал слов возмущения по поводу кражи. Он говорил так, будто это его не касалось. Когда разобрались с сервантом, я понял — ему надоело.