Рамаяна

Вскоре после изгнания Рама, Сита и Лакшмана поселяются у склона горы Читракуты на берегу реки Мандакини. Жизнь рядом с дорогими ему людьми, вдали от дворцовых забот рождает у Рамы редкое чувство спокойствия и радости. И в согласии с этим чувством он так описывает Сите открывающийся перед ними пейзаж:

Дивись, луноликая, стаям бесчисленным птичьим
И пиков, пронзающих небо, любуйся величьем...

Вон желтый, как будто от едкого сока марены,
И синий, как будто нашел ты сапфир драгоценный.

Искрится хрустальный, поблизости рдеет кровавый,
А этот синеет вдали, как сапфир без оправы!

Иные мерцают, подобно звезде или ртути,
И царственный облик они придают Читракуте...

Размытые ложа и русла речные похожи
На складки слоновьей, покрытой испариной кожи.

Цветочным дыханьем насыщенный ветер ущелья
Приносит прохладу и в сердце вселяет веселье...

Теперь нам обоим, взойдя на прекрасную гору,
Придется встречать не однажды осеннюю пору.

Но вот Рама остается без Ситы. Наступает весна, которая в индийской поэзии служит символом пробуждения всего живого, любви и веселья, но на сей раз яркие краски пейзажа лишь мучают истерзанное разлукой сердце Рамы:

О Лакшмана, птиц голоса в несмолкающем хоре
На душу мою навевают не радость, а горе.

И, слушая кокиля пенье, не только злосчастьем
Я мучим, но также и бога любви самовластьем..,

В оранжево-рдяных соцветьях пылает ашока
И пламень любовный во мне разжигает жестоко.

Царевич, я гибну, весенним огнем опаленный.
Его языки - темно-красные эти бутоны...

Теперь досаждает мне блеском своим неуместным
Все то, что от близости Ситы казалось прелестным.

Стремление к эмоциональной выразительности подчеркнуто в «Рамаяне» и поиском новых изобразительных средств, несвойственных эпической поэзии прошлого. Для стиля «Рамаяны» характерно широкое применение необычных синтаксических конструкций, охватывающих целые строфы аллитераций и ассонансов, внутренней рифмы, всевозможных фигур и тропов. Наряду с простыми формульными сравнениями «Рамаяна» часто прибегает к весьма сложным их видам. Такова, например, так называемая «цепочка сравнений», каждое из которых, относясь к одному и тому же объекту, представляет его выпукло и многогранно:

Столица была, как поток, обмелевший от зноя:
И рыба, и птица покинули русло речное!

Как пламя, что, жертвенной данью обрызгано, крепло -
И сникло, подернувшись мертвенной серостью пепла.

Как воинство, чьи колесницы рассеяны в схватке,
Достоинство попрано, стяги лежат в беспорядке.

Как ширь океана, где гетер валы, бедокуря,
Вздымал и крутил, но затишьем закончилась буря...

Как жертвенник после свершения требы, что в храме,
Безлюдном, немом, торопливо покинут жрецами...

И далее еще четыре так же построенные строфы.

Таково и «синтетическое сравнение», при котором два объекта сопоставляются и в целом, и отдельными своими частями или деталями. Если пруд сравнивается с ночным небом, то лплии на нем подобны звездам, а одинокий белый месяц—лебедю:

Блистают лилии на глади водной,
Блистает пруд, со звездным небом сходный.

Один, как месяц, льющий свет холодный,
Уснул меж лилий лебедь благородный.

Иногда подобного рода сравнения разрастаются, составляя развернутую на несколько строф, но целостную и стянутую воедино образную миниатюру. Так, сопоставление залы во дворце Раваны, где спят его жены, с озером, полным лотосов, подкрепляется и уточняется частными сравнениями:

Округлы и схожи своей белизной с лебедями,
У многих красавиц жемчужины спят меж грудями.

Как селезни, блещут смарагдовые ожерелья -
Из темно-зеленых заморских каменьев изделья.

На девах нагрудные цепи красивым узором
Сверкают под стать чакравакам - гусям златоперым.

Красавицы напоминают речное теченье,
Где радужных птиц переливно блестит оперенье.

А тьмы колокольчиков на поясном их уборе -
Как золото лотосов мелких на водном просторе.

Редкой для древней поэзии усложненностью отличается в «Рамаяне» и изображение внутреннего мира героев, которые часто сталкиваются с необходимостью выбора между противоречащими друг другу обязанностями и желаниями. Царевич Бхарата, руко водствуясь чувством справедливости и любовью к Раме, должен отказаться от сыновней почтительности к собственной матери; Лакшмане при появлении в лесу оленя-оборотпя приходится выбирать между повиновением приказу брата быть подле Ситы и ее настояниями идти на помощь Раме; последняя книга поэмы трагически окрашена неразрешимым конфликтом в душе Рамы между требованиями долга государя и любовью к жене. Некоторые сцены «Рамаяны» (например, описание радости Рамы, ожидающего помазания в цари, в то время как читатель уже знает, что ждет его не помазание, а изгнание) пронизаны драматической иропией, другие (например, попытка соблазнения Рамы демоницей Шурпа-накхой, пробуждение брата Раваны — гиганта Кумбхакарны) отмечены юмором и гротеском.