— …лицом к лицу с полчищем копейщиков, окруживших нашу колесницу, невзирая на нанесенные свирепыми техену раны, храбрый принц не дрогнул, исполняя приказ воплощенного божества, своего отца, Быка бога Птаха, — разглагольствовал Пер-Ту перед фараоном и присутствовавшими тут же военачальниками.
Взгляд Сети то и дело останавливался на повязках, украшавших предплечье и бедро сына, и вскоре это начало раздражать Па-Рамессу; отец, бесспорно, гордился сыном, но был далек от того, чтобы восхищаться его доблестью. Монарх был не настолько легковерным, чтобы не понимать очевидного: полученные в бою раны еще не свидетельствуют об отваге солдата, так как и самый отъявленный трус может похвастаться боевыми шрамами. Однако один важный вывод он для себя все же сделал: сын достойно выдержал первое серьезное испытание.
— Мне было семь, когда мой божественный отец в первый раз взял меня в военный поход против фенху, — сказал он наставительно.
По приказу царя Пер-Ту преподнес юному воину золотую мушку и украшенное эмалью золотое ожерелье — почетный дар тому, кто особенно отличился в сражении.
Па-Рамессу ответил благодарной и слегка смущенной улыбкой, как и полагается человеку скромному. Но в глубине души он был доволен.
— Мой отец мною гордится, — сказал он позднее своему наставнику Тиа. — Но помнит ли он, что я сам завоевал для себя то место, которое теперь занимаю? Если бы я не устранил со своего пути Птахмоса, сегодня не меня бы чествовали, а его!
Пораженный его словами Тиа не сразу нашелся, что на это ответить. Он осознал, что гордыня в его ученике говорит намного громче тщеславия. Па-Рамессу гордился тем, что создал себя сам.
Равнодушный к лести, Па-Рамессу терпеливо выслушал восхваления чиновников. Особенно старался визирь Юга Небамон. Именно его фараон определил в наставники сыну, дав задание ввести мальчика в курс государственных дел. Отныне каждое утро Небамон часами рассказывал Па-Рамессу о том, как пополняется государственная казна, какие отчисления поступают от номов, о системе учета доходов, которую используют писцы, щедро сдабривая факты своими комментариями. Иногда в монолог визиря вставлял свое слово его первый писец.
А какова же роль фараона во всей этой системе? Получив такой ответ на этот вопрос: «Фараон — это воплощенное божество, одно присутствие которого поддерживает у населения Двух Земель уважение к власти», — Па-Рамессу задумался. О своих сомнениях он поведал Тиа.
— Человек, который не боится божественного гнева, уподобляется паразиту, — пояснил наставник. — В отличие от животных, он убивает и грабит себе подобных. Если бы не было власти, не было бы и Страны Хора. Божественный царь — это воплощение и сущность своей страны.
Па-Рамессу стремительно входил во взрослую жизнь, и подтверждением тому стали следующие события.
Однажды утром хранитель вечерних тайн, повинуясь приказу фараона, пришел к принцу и объявил, что его величество решил «вознести своего сына к новым высотам мужественности». Что он хотел этим сказать? Любопытство Па-Рамессу усилилось, когда во время ужина он заметил, что мать и Тийи, посматривая друг на друга, лукаво улыбаются. Однако он уже догадался, в чем дело: Тиа задолго до этого рассказал ему, что с приходом двенадцатого дня рождения ему придется приступить к исполнению высочайших обязанностей продолжателя династии.
Вернувшись в спальню, Па-Рамессу обнаружил в комнате двух очаровательных дев, отобранных лично Туи из обитательниц Дворца Женщин. Их тела были обнажены и умащены ароматными маслами. Вернее сказать, почти обнажены: обе были в париках и сандалиях. Одну звали Нернефер, «Прекрасное лицо», вторую — Иманесер, «Ласковое пламя». Были ли это их настоящие имена? Какая разница? Он знал одно: сценарий вечера был разработан заранее. На вид им было лет по шестнадцать-восемнадцать. Одному Амону известно, кто давал им уроки любовного мастерства. Первая деликатно сняла с Па-Рамессу парик и развязала набедренную повязку, вторая, не забывая поглаживать ему ноги, стянула сандалии и предложила лечь в постель. В следующее мгновение он, обнаженный, оказался меж этих двух девиц. Ситуация показалась Па-Рамессу слегка комичной. Они ласкали его, каждая со своей стороны, следя за тем, чтобы их руки не соприкасались. Если одна, к примеру, гладила плечи, то другая — бедра, и обе всячески поощряли принца ласкать себя, что было излишне: их маленькие круглые груди и похожие на половинки дыни крепкие ягодицы влекли к себе руки, а гладкие животы и тщательно выщипанный лобок притягивали взгляд. Очень скоро он понял, что, настойчиво массируя ему член, девицы стремятся не столько доставить ему удовольствие, сколько добиться конкретного результата — эрекции. Эту проверку своей мужской состоятельности Па-Рамессу счел унизительной. Даже мысль о том, что он может оказаться недееспособным, была оскорбительна. Ни роль желторотого новичка, ни роль добычи его не устраивала. Он раздраженно оттолкнул их руки, вскочил с кровати и крикнул: