Она не отвечает. Закрыв дверь, она садится у стола и, уткнувшись лицом в руки, горько плачет. Завтра, когда Жан-Поль появится в черной дыре у гипсовых разработок, она не посмеет поднять руку.
Уже совсем стемнело. Луи направляется к тропинке, ведущей на вершину холма.
— Возьми меня с собой, — просит Хосе, — возьми меня в маки, я сильный и умею стрелять, я не хочу больше возвращаться туда.
Туда — это в Бастиду, окна которой маленькими квадратами светятся между деревьями. Луи останавливается, трясет мальчика за плечо.
— Ты с ума сошел! А Матильда? Матильда совсем одна осталась, и вся работа на ней, и вообще она одна теперь в жизни — ведь она же знает...
— Это правда, — тихо говорит Хосе, но в его голосе слышится злость, — я обещал охранять ее. Но ты только подумай, как я смогу жить рядом с el Claudico и с той, другой, как я смогу видеть их, есть с ними?..
— Ты должен, Хосе. Вот сейчас вернешься и ничего им не скажешь. Ты будешь делать все, что попросит Матильда, будешь вести себя так же, как она, будешь охранять ее, помогать ей.
— Хорошо, дон Луи...
— Это еще не все: больше не ходи ко мне. Если меня не будут разыскивать, я быстро вернусь. Завтра, как всегда, ты пойдешь в школу. Сделай так, чтобы остаться на минутку наедине с учителем. Скажешь ему, что Жиля взяли, что все встречи отменены и он ничего не должен делать до нового приказа... Ты понял?
— Как — и учитель тоже? — Хосе, шедший, повесив голову, мгновенно выпрямляется. — Учитель?.. А я и не знал.
— Ты и сейчас ничего не знаешь. Поэтому не говори никому в Бастиде, что приходил предупредить меня. Заботься о Матильде и веди себя с Жоржем как обычно.
— Хорошо, дон Луи, но если Жиль не вернется, я убью el Claudico.
— Жиль вернется, — уверенно говорит Луи. — А Жоржа, когда немцы будут побеждены, мы предадим суду. Теперь иди.
Хосе медлит, потом, не оборачиваясь, быстро уходит.
Старуха Мари осталась одна на хуторе Валлеса. Она смотрит на яйца, которые не успел съесть доктор, и плачет. Луи было пятнадцать лет, когда она нанялась в семью Валлесов прислугой. Она помнит, как он играл со своим приятелем Жилем. Она помнит, как он учился, стал врачом, оплакивал смерть своих родителей, помнит, как он уходил на эту войну, которая, как она думала, кончилась вместе с его возвращением. Уже не в первый раз остается она одна в этом доме и ждет его. Мари никогда не боялась, однако в этот вечер она открывает дверь и зовет Тибюля. Она вообще-то не любит собаку, этого ублюдка, который пачкает ей пол своими грязными лапами и оставляет повсюду клочья серой шерсти.
— Ах ты страшила, — говорит она, — глупое животное. — И ласкает большую лохматую голову. — Наш доктор уехал, как видишь, а его друга Жиля взяли! Ты видишь, она еще не кончилась, эта война. Клянусь тебе, если б ты мог понимать, то был бы счастлив, что ты — собака!
Хосе останавливается перед дверью на кухне, вытирает лицо, стискивает зубы и, весь напрягшись, входит. Свет и тепло его поражают, словно в отсутствие Жиля должны были измениться не только люди, но и мир вещей. Тепло, как всегда, и пахнет овощным супом так же, как каждый вечер. Посреди стола дымится котелок. Матильда уже разлила суп. Она сидит и ест, низко пригнувшись к тарелке, — щеки ее раскраснелись от жара плиты, движения, как обычно, спокойны.
Жорж и Франсина едят, не поднимая головы.
— Откуда ты явился так поздно? — строго спрашивает Матильда.
— Я испугался тех людей, которые гнались за tio Жилем, — отвечает Хосе дрожащим голосом. — Я убежал очень далеко и возвращался медленно, потому что устал.
— Ну хорошо, ешь.
Хосе повинуется.
Франсина опускает ложку: она не может есть, лицо ее бледно.
— Надеюсь, они не причинят ему зла, — говорит она.
— Конечно нет! — пожимает плечами Жорж и, приподнявшись было, снова тяжело опускается на стул. — Они ему абсолютно ничего не сделают. Я разговаривал с майором Вартером, он хороший человек и к тому же наш друг. Если только Жиль не наделал глупостей, когда решил поиграть в Сопротивление... Гестапо какое-то время подержит его под наблюдением — вот и все. Это, возможно, даже спасет ему жизнь, так как этим беднягам партизанам... Боюсь, им будет плохо, да, безусловно, плохо!
Жорж протягивает свою тарелку, и Матильда молча наполняет ее. Франсина поворачивается к невестке. Слова Жоржа не убедили ее.
— Мне хотелось бы быть уверенной, что они не причинят ему зла...
— Я не знаю, — говорит Матильда. — Лучше было бы не попадаться им в лапы...
Франсина вздрагивает.