— Не говори ему, кто он, я прошу тебя всем сердцем, Сестра. Ведь, если он узнает правду раньше нужного, к нему вернется память, а вместе с тем и имя. Тогда он вернется в мои владения раньше, чем судьба того хотела. Сохрани этот секрет до момента, когда молчать уже будет нельзя, ты поклянешься мне, милая Раннвейг?
Я смогла лишь кивнуть. Я не могла предать Шандорну, после увиденного мной отчаяния и боли, через которые ей пришлось пройти ради спасения незнакомого ей лично человека.
— Клянусь, сестра, — через какое-то время смогла сказать я, глядя Королеве теней в глаза.
— Я верю в тебя, моя милая Раннвейг, — улыбнувшись, сказала Шандорна. — Продолжай свой путь, и когда-нибудь ты увидишь, как в Фусхаксе тени перестают сгущаться.
Была это игра слов или что-то пророческое, я не успела спросить. Эльфийка растворилась во мраке быстрее, чем я успела открыть рот. Видимо, настало время проснуться.
Какая слабость. Я открыла глаза. Едва могу дышать. Где Бирн? Где я? Отрывки мыслей летали в пустой черепной коробке, как легкие ленты на ветру. Я чувствовала, что лицо мое задеревенело от слез, которые, видимо, текли все время, что я спала. Все еще на душе скребли кошки после увиденного. Мне хотелось рассказать обо всем Бирну, но ведь клятва выше всего. Мой спутник был не рядом со мной. Я никак не могла его найти в зримом мной месте. Закрыла глаз с одним зрачком. Четыре части на втором глазу расползлись друг от друга в стороны, чтобы видеть больше с боков, впереди не было ничего. Итак, я была привязана к деревянному столбу. За моей спиной — поселение, судя по палаткам и коням — кочевое, и я сделала что-то не так, это точно. И кажется, знаю что: вместо бескрайнего моря сухой травы стояло пепелище. Серая мертвая земля стыдливо пыталась скрыть свое уродство под слоем гари, но то и дело торчащие обуглившиеся ветки выдавали ее ничтожное положение.
Послышались шаги, ко мне приближались люди. Коренастые, смуглые, они были в кожаных одеждах и козьих шкурах. На поясах висели колчаны, в которых покоились короткие луки и стрелы. Меня отвязали от столба и грубо толкнули к земле. Лицо было испачкано золой, на губах хрустел пепел. Я подняла голову.
Чуть поодаль я нашла знакомую мне темную фигуру. Он сидел возле каких-то тюфяков. Несвязанный.
— Бирн, — вырвалось сипло. Я беспомощно потянулась к нему, такая жалкая и грязная в своей проклятой сущности.
Я ощутила себя беспомощной еще больше, когда увидела, как он смотрит на меня. Не знаю, отвращение это или страх, а может сочувствие? Это лицо не выражало собой ничего, кроме каменного безразличия, даже глаза не могли выдать его чувства. Я сжалась на земле, как червь на солнце, ожидая грядущей кары. Эти люди меня не простят.
— Женщина, — услышала я голос позади. Сил и желания обернуться не было. — Наконец женщина огня проснулась.
Все вокруг за долю секунду замолкло. Мертвая тишина. Внутри все сжалось. Я почувствовала, как меня подняли над землей, как мешок, перекинули через шею. Словно убитого зверя. Не могла ничего сделать. Он куда-то меня тащит. Бирн все дальше. Я кажусь себе все более безнадежной. Все, что я увидела вокруг — пепелище, пустое, безжизненное, но отчего-то странно гревшего мне душу. Неужели разрушение приносит мне столько упоения. Стало противно от самой себя.
Меня скинули на землю прямо к чьим-то ногам.
Я почувствовала характерный запах старости, исходивший от грязной руки, которая потянулась ко мне. Она грубо провела по моей щеке своими морщинистыми пальцами. Подняла голову.
Это и правда была старуха, одетая в свободный балахон цвета красной глины. Маленькая, похожая лицом на высохшее яблоко, ее маленький рот был приоткрыт, были видны желтые зубы, кривые и маленькие. Ее веки были сшиты друг с другом лубяной бечевкой, отчего казалось, что они и вовсе срослись друг с другом. Она нагнула голову в мою сторону и сказала:
— Мы, Хёгжим, мать великих степей, призываем тебя, отребье, ответить за содеянное, — ее голос скрипел и дребезжал, словно старая телега. — Ты счастливица, если по-прежнему можешь видеть Нас.
Старуха поднялась на ноги, достала из рукава нож, походивший на те, которыми свежевали мелкое зверье, и разрезала веревки на моих руках.
— Встань и ответь за свои грехи, грязное животное, — сказала Хёгжим, вернувшись туда же, где стояла.
Я не могла ей отказать.