Я проскользила вперед по мраморному полу к гонцу. Сердце. Бах. Бах. Бах! Как бьется! Он боится, как ребенок. Я усмехнулась. Глупый человек, пахнущий кровью. Я схватила его плечо свободной рукой и склонилась к уху. Мелкая дрожь. Меня будто питал этот животный страх.
— Ну так скажи, где она еще может быть, отребье? — я прошипела ему.
— Я не знаю, госпожа Ида, — он пищал, как жалкий крысеныш.
Меня тошнило от слабости. Я чувствовала, как шевелятся мысли в моей черепной коробке, заставляя все внутри головы зудеть. Гадость. Гадость. Гадость!
— ГАДОСТЬ! — я кричала ему прямо в ухо, оглушив саму себя.
Раз. Два. Три. И я превращаюсь в еще большее чудовище.
Уши заложило, но даже это не спасало от пульсаций в голове. Я чувствовала, как эта волна чудовищности захлестывала мой разум, ничего не оставалось, как поддаться этому течению.
Кровь и страх. Они так сладки. Я дернулась к шее посла и впилась в нее зубами. Плоть, кровь, мясо. Истошный крик. Я оторвала от его жалкой оболочки кусок и выплюнула его на пол. Какая мерзость. Все, кто приносят отвратительные новости, такие отвратительные на вкус. Вопли мальчишки смешивались с сипением, я положила свою руку на место укуса. Теплая кровь пульсировала с каждым его вздохом, словно фонтан выливаясь из его жалкого тела. Тело обмякло. Жалкий, жалкий смертный. Все вы такие немощные перед истинными правителями Фусхакса. Перед богами.
Мальчишка охал и слаб, но я держала его крепко. Мне захотелось его сожрать. Я опустилась с его телом на пол и вгрызлась в плоть. Гадкая плоть смертных. В ней не было ни изыска, ни вкуса, но несмотря ни на что, я хотела обезобразить его донельзя. Ненавижу красоту. Ненавижу всех их. Я была безжалостна. Коса уже давно лежала подле. Руками я расцарапывала грудную клетку слуги своей сестры, потроша его остывающее тело. Мерзкий запах сырого мяса, железный вкус крови на моих губах. Мягкое тельце рвется так легко. Под ногтями застревали куски плоти. С него хватит. С этого гаденыша, испортившего мне настроение. Я поддела его голову руками и с силой дернула вперед. Наверное, его выражение лица ужасно. Меня это радует так сильно. Я подняла голову над собой и закричала:
— Скормите это жалкое существо какой-нибудь собаке, а голову отправьте моей сестре! Она поймет, что это значит.
Элайза поймет. Она всегда была умнее Дейрдре. Нашу младшую сестренку всегда волновала одежда и будущий супруг, а не политика и сила.
Я нащупала древко, оперлась на него и встала. Голову бросила к истерзанному телу гонца. Хотелось покинуть комнату с трупом. Проскользила по тронному залу в комнату. Здесь Ингрид читает мне вслух. Ярость все еще пульсировала в моих руках и мучала. Я не могла совладать с собой, просто цеплялась за все вокруг лезвием своего оружия и опрокидывала на землю, будь то стопки книг или стул. На моем пути возник стол — он пах кожей, воском и лиственницей. Я опрокинула и его наземь, а после уселась в самом центре бардака. Злость отступила.
Я ненавижу моменты, когда мое безумие переливается за край чаши. Еще больше я ненавижу Шандорну. Она всегда была подозрительной. Ее запах был не похож на тот, что издавали мои сестры. Не знаю, казалось ли мне это или нет, но отец всегда относился к ней как-то особенно. Он говорил при этой шлюхе всегда так, будто не хочет хоть как-то омрачить себя перед ней. Такой манерный, галантный. Будто желает оприходовать ее при каждом удобном случае. Я не верю в родство с Шандорной. Такие уроды в семье редко появляются. Я усмехнулась. Отец. Всегда презиравший меня отец, как я желала тебе угодить, а ты всегда был в стороне. Я даже согласилась на помолвку с юным Принцем Птиц, но Шандорна украла и его. Сука. Я сгорбилась.
В комнате послышались легкие, почти неслышные шаги. Ингрид. Моя маленькая Королева. Она подошла ко мне и обняла за плечи. Ее руки не знали оружия, такие нежные и маленькие. Я знала природу ее силы — обман. Не знаю, правда ли она относится ко мне хорошо или врет. Когда она поет, становится ли мне лучше или она загоняет меня все глубже в болото моей неконтролируемой ярости. Я все чаще выхожу из себя, просто по щелчку. Я положила ладонь на ее руку. Кровь человека засохла на моих губах, лицо покрылось коркой, отчего было ощущение, что его чуть-чуть стягивает. Она знает мой секрет. Я сняла корону и положила ее подле себя. Ее тяжелый обод сдавливал череп.
— Ты успокоилась, моя дорогая? — прошептала она, склонившись ко мне.
— Да, — тихо ответила я ей, чуть потянулась вперед и коснулась ее губ.
Казалось, что они пропитаны насквозь ядом, который я волей не волей впитывала кожей.
— Что будем делать с пришедшими из тумана? — ее голос звучал елейно, но она наверняка знала мой ответ.
— Пошли тех, кого не жалко. Пускай принесут мне головы этих подонков в мешке, я пальцами выскоблю им глаза и съем. Шандорна и ее сторонники должны прочувствовать мою власть каждой частичкой своего грязного тела.
Ингрид потерлась о мое грязное лицо щекой, а после встала со словами:
— Я принесу тебе тряпок и теплой воды, чтобы вытереть кровь, — она вновь почти беззвучно упорхала куда-то.
На секунду мне показалось, что кто-то издалека буравит меня взглядом. Если Шандорна подслушивает в своих тенях, пусть слышит и знает, что ее друзья обречены.
С чего начинается утро королевы? С ночи, потому что власть не знает сна. Что такое ночь и день? Что такое цвет и свет? Власть никогда не спит. Я — эта власть.