Предплечье чешется. Я поднес руку к месту, где зудело, и тут же отдернул. Рукав был мокрым. Я не успел нигде толком измочиться. Странно. Задрал ткань на руке и увидел, как сквозь кожу еле-еле начинало что-то пробиваться, оно было похоже на стебельки камыша, покрытые маленьким еле заметным пухом, крохотные и заметные, если приглядываться.
— Что за? — я не удержался и сказал на выдохе.
Дверь рядом со мной распахнулась. Спешно дернул рукав обратно, скрыв эти штуки на моем теле. Какая-то нелепость. Что происходит?
— Пошли? — сказала Раннвейг, кутаясь в мой плащ так, чтобы не было видно изорванной одежды.
— Да, — несколько растерянно сказал я.
Мы выехали из таверны, когда Нальг только-только собиралась заснуть, а Гальн начинала свое пробуждение. Молча и неторопливо по мощеной дороге мы ехали вперед. До Бронзового города оставалось еще полдня пути. Я смотрел на затылок своего коня и думал. Слова Шандорны перед отъездом с острова как-то сами по себе всплыли в памяти.
«Ее пламя озарит тьму твоего прошлого,» — она сказала так. Неужели Раннвейг способна на что-то такое?
Я повернулся в сторону спутницы. Она, словно ребенок, вертела головой и разглядывала все вокруг нас: редкие сухие кусты, заливавшееся кровавым заревом небо, дорога, редкие хлипкие домики по сторонам. Я хотел было пустить остроту, но остановил себя. Поймал взгляд Королевы огня, и по моей спине прошел холодок. В этой девушке явно что-то стремительно менялось. Первая кровь, пролитая ей, или какие-то видения в ее снах, что заставило эти глаза выглядеть такими гневными в столь мирный час, когда вокруг ни души? Ее посещают видения, я знаю это точно. Когда мы ехали по жалким остаткам степи, во сне она дергалась и корчилась, будто ее кто-то пытал. Кошмары не снятся людям так часто.
Вспомнить что? Странно. В памяти моей застыло лицо Раннвейг, вытянутое и худое, испуганное, залитое заревом разгоравшегося пламени. Наверное, она именно такой отпечатается в моей памяти навечно.
— Бирн, — просипела она, не оборачиваясь.
— Да? — спешно ответил я.
— За сколько Ида купила мою смерть?
Я немного замешкался, но потом ответил:
— 87 серебряных глаз.
— За свою смерть она ни гроша не получит, — отрезала Раннвейг. — Давай поторопимся.
Она хлопнула лошадь по крупу. Та, не ожидавшая никаких резких телодвижений от своей наездницы, встала на дыбы и рванула вперед галопом. Я решил не отставать.
Все смешалось вокруг в одну красочную полосу, а мысли в моей голове в абсурд. Раннвейг. Это имя не выходило из моей головы. Я помню, как когда-то давно Шандорна говорила о ее возвращении домой. Но ведь она пришла, а не вернулась. Я насупился. Ветер бил в лицо пылью и мелкими камушками. Уже начинала чувствоваться свежесть моря. Бронзовый город уже виднелся вдали.
Мысли глодали меня изнутри, не давая никакой возможности успокоиться. Я искал ответы в себе и буду их искать в нашем путешествии.
Странные наросты на моих руках продолжали резаться.
***
Раннвейг
По мере нашего стремительного движения пейзаж вокруг резко сменился. После пустынных степных тропин, сухой травы и бескрайней пустоты, высокие пальмовые сады, буйство зелени и садов резало глаз. Дома, сложенные из камня или из глины, покрытые богатой росписью или детскими настенными рисунками. Маленькие речки, рыбацкие заставы, корчмы, все это проносилось мимо нас с ветром. И вот, передо мной и Бирном раскинулся он — Бронзовый город.
Мы подступали к стенам, сделанным из белого мрамора. Ослепительный, высокий, огромный, не хватило бы слов, чтобы описать все его великолепие. Пьедесталы, стволы, фризы — все украшено барельефами с морем и женщиной, верхом на волнах, из рук которых вода разливается. Пальмы качались под порывами теплого ветра с моря, сама Гальн лелеяла нас и местных жителей своим теплым всепроникающим светом. Запахи вокруг смешивались: специи, сухие травы, рыба, оливы — оно создавало какую-то непередаваемую атмосферу.
Вокруг сновали жители: крохотные пикси с такими же маленькими корзинками, в которых лежало по две-три виноградины; кентавры с намасленной человеческой половиной тела напоминали бронзовых статуй, грозных и устрашающих. Все это буйство приводило в восторг, пьянило своей свежестью и влагой после неприветливости сухой степи.
— Любуешься? — я услышала шепот прямо у своего правого уха.