Песнь печали
Мы шли второй день без сна и привалов. Казалось, что мой спутник мог добраться до города Королевы Воды Дейрдре вообще за сутки, если бы я его не тормозила. Он часто заводил шарманку о том, какая же я бесполезная. Было, конечно, неприятно, но в чем-то я понимала его. Зато по дороге я успела узнать много чего интересного о своих глазах, точнее сказать, о том, что из себя ныне представлял мой левый глаз. Когда я закрывала тот, в котором был всего один зрачок, все вокруг менялось и до моих ушей доносилось еле слышное пение, скорее напоминавшее вой. Оно было еле уловимым, совсем далеким, но я слышала его.
— А кто-то из моих сестер поет? — спросила я, перебираясь через корягу.
— Ну, есть парочка, — протянул юноша. — Марайна, например. Королева празднеств. Или например, Вала, Владычица земли. Они веселые женщины, это всем известно.
— Это не то, — пробурчала я себе под нос, пытаясь как-то сопоставить услышанное.
Лес был светлым и не таким темным, видимо, потому что елей тут было не особо много. Вокруг кипела жизнь: пчелы летали над мелкими цветами кашки, то и дело было слышно чириканье той или иной птички. Омрачали весь вояж только отсутствие сна и не особо вежливый сопровождающий.
Гальн бежала уже низко. Я брела чисто по инерции, то и дело загружая голову разного рода мыслями.
— Вон там остановимся на привал, — ход моих мыслей прервал юноша.
Я подняла голову, мой спутник указывал на уже видневшуюся кромку леса, а за ней была высокая высохшая трава. Медленно закрывавшиеся глаза Гальн горели красным, отчего весь мир окрашивался в цвета сумерек. Лес охватывали в свои объятья лиловые тени, а вокруг постепенно вылезала всякая живность, вроде вечерних бабочек.
Мы быстро дошли до места привала: невысокий обрыв, которой нависал над покрывшейся мхом ложбиной. Юноша расположился чуть поодаль меня, привычно воткнул своей копье в землю прямо рядом с собой, скинул сумки на мох, достал из одной тканевый сверток, в который бережно были сложены полоски высушенного мяса. Он закинул одну такую штучку себе в рот и протянул мне другую на пару с небольшой флягой воды.
Я лишь кивнула, приняв провизию, и вгрызлась в это убогое подобие еды, потому что была до безумия голодной. Соленое, жесткое, сухое мясо было мерзким, но что еще было? Вот именно, что ничего. Люди без огня не могли себе позволить такой роскоши, как что-то приготовленное в печи или на костре.
Кстати об этом, видимо, чтобы подчеркнуть мою слабость и неспособность использовать свои силы на наше благо, мой спутник, пока я занималась поеданием этой гадости, собрал веток посуше и присыпал все это выцветшей от света травой.
— Как научишься делать хоть что-то — зажги, чтобы нам не пришлось искать другие способы согреться, — сказал, как отрезал.
Ничего и не добавить. Но я решила вновь как-то разбавить атмосферу:
— Как мне вообще тебя называть? Мне надоело «эйкать», слышишь?
— Сука, как же ты мне надоела, а! — вспыхнул он. — Как будто сама не слышала, у меня нет имени, своего имени у меня нет. Я тень! Такая же, как и все в том чертовом мирке, который Шандорна для тебя нарисовала. В тех местах нет островов, река Тирнан пуста ото всякой дряни, вроде островов и всяких существ, которые не умеют думать, вроде тебя. Тень сама по себе бесформенна, и она везде, просто копирует то, на что падает свет, даже сейчас мы находимся под плащом у Королевы, в жизни которой загадок больше, чем в самой жизни! У теней есть знаки, по которым они могут как-то различаться, но они написаны на древнем языке, и Ида его знает, что они значат и как оно переводится с этой мертвой дряни. Мой знак Бирн, и я ни черта не знаю, что это обозначает. Довольна ответом? Теперь просто заткнись и постарайся сделать хоть что-то полезное. Ты даже прутик этот не сможешь зажечь. Задавай меньше вопросов и делай хоть что-нибудь, идиотка!