— Тем не менее, Эстебан, только что ты говорил, что Луис начинает бояться…
Марвин что-то воскликнул, и Консепсьон обернулась к нему:
— Он просил убедить его навсегда оставить корриду.
— Предвидев, и не без оснований, что дон Луис откажется это сделать!
— Может быть… И все же, дон Фелипе, существует третий аргумент в пользу этого бедняги Эстебана. Ему нечего рассказывать о муже, которого я знаю лучше кого-либо. Я совершила ошибку и готова расплатиться за нее, сеньор.
Мой обвинитель смолк и вышел, даже забыв попрощаться.
Пока Луис отдыхал в Альсире, он заметно растерял свой задор и не хотел тренироваться под предлогом, что в Хуэске, где он должен был выступать, арагонцы, которых он неизвестно почему недолюбливал, и так увидят зрелище. Я же в это время направился в Мадрид с миссией, которую мне предстояло выполнить уже во второй раз.
Войдя в барак, где ютились Ампаро и семеро детей, я почувствовал, что у меня от волнения отнялись ноги. Вдова Рафаэля, сидя на стуле со скрещенными на переднике руками, спросила:
— Что вы хотите?
— Сеньора, я пришел…
— Вы отняли у меня Рафаэля… У меня больше нечего взять. Что вам еще нужно?
— Вы скоро получите большую сумму, которая позволит вам несколько лучше устроиться.
— И что?
— Ничего. Я хотел бы сказать, что сочувствую вашему горю…
— Вы лжете…
— Но, сеньора…
— Вы лжете! Никому никогда не было дела до нас. Никто не спрашивал, досыта ли едят мои дети и ели ли они когда-нибудь досыта, сеньор. Никто ни разу не помог Рафаэлю найти работу, которая позволила бы нам хоть как-то жить. Его жизнь никого не интересовала, а теперь вы хотите сказать, что его смерть что-нибудь для кого-то значит? Вы — лжец!
— Уверяю вас, что…
— Уйдите…
Я выскользнул за дверь, не дожидаясь худшего. Я не был рассержен. Мне было стыдно. В самом деле, дон Фелипе не намного ошибся, сказав, что на моей совести — две смерти.
Вернувшись в Альсиру, я, к моему удивлению, застал там дона Амадео, который, по его словам, заехал, чтобы повидаться. Этот предлог был смешон: через день мы все вместе должны были отправиться в Хуэску. У импрессарио, конечно же, было что-то на уме, и мне очень хотелось узнать, что он скрывал. Рибальта раскрыл свои карты сразу же после обеда, за которым мы собрались все вместе. Обратившись ко мне, он начал:
— Дон Эстебан, вы были у вдовы этого несчастного Алохья?
Его вопрос меня удивил, ведь он был прекрасно осведомлен о моей нелегкой миссии.
— Конечно…
— Невеселые дела, дон Эстебан… Вчера — Гарсиа, сегодня — Алохья, а кто завтра?
Чего он этим добивался? Во всяком случае, у него была странная манера успокаивать Луиса, который делал вид, что ничего не слышит и продолжал есть фрукты. Не получив поддержки, дон Амадео, после некоторого колебания, продолжил:
— Я вам должен сказать одну очень деликатную, и даже трудную вещь…
Мы с интересом смотрели на него.
— Так вот… Эти две смерти произвели на меня такое глубокое впечатление, что я подумал: даже если я потеряю много денег и не смогу оплатить все свои долги, я ни в коем случае не буду в обиде на дона Луиса, если он решит оставить эту затею.
Так вот в чем было дело!
Вальдерес с удивлением посмотрел на него:
— Я? Оставить? Но почему?
Дон Амадео смутился и пробормотал:
— Чтобы… я не хотел бы, чтобы с вами что-то случилось, дон Луис. Ведь это же мне пришла в голову мысль о вашем возвращении…
— И я вам за это очень признателен.
— Да, но я чувствую себя в ответе перед вами, перед сеньорой.
Луис неожиданно отодвинул тарелку.
— Послушайге, дон Амадео, давайте договоримся один раз и навсегда. Ваше дело — заниматься организацией, а мое — выступать. Когда вам надоест ваше занятие, — вам достаточно будет об этом сказать прямо; если же мне надоест выступать, то я перестану это делать, не спрашивая ни у кого разрешения. И вообще, дон Амадео, если вы боитесь за свои деньги…
Тот подскочил на стуле, словно его ужалила оса.
— Я боюсь не за свои деньги, а за вас, дон Луис!
— В таком случае, будьте спокойны, амиго. Мне вовсе не хочется умирать, и я сумею предпринять необходимые меры предосторожности!
Консепсьон, сухой тон которой нас удивил, с горечью обратилась к мужу:
— Неужели ты думаешь, что Гарсиа и Алохья хотели умереть?
Вальдерес схватил тарелку с десертом и с яростью бросил ее на пол. Она раскололась на маленькие кусочки.
— Замолчи!