– Гляди, как старикан с музона прется! – задорно хохотнул один из парней, одетый в джинсовую безрукавку на голое тело и в чуть заезженные белые штаны. – Чё, в тягу музон, папаша? Так спляши!
Владислав Петрович отвечать не стал, даже взгляда не скосил. К чему? Он прекрасно понимал, что такое выкобенивание перед девчонками нельзя назвать оскорблением, скорее это даже поощрение за понимание, а может, простое возмущение спокойствия. Ну кто из нас не делал этого в молодости, когда каждая клетка организма кричит тебе: «Ты – бунтарь!» Правда, раньше форма этого бунтарства не была столь грубой.
– Да ему в падлу с тобой базарить, – хмуро фыркнул другой. – Или не просекает чувак…
Первый парнишка театрально плюнул вслед «старикану», чем вызвал дружный хохот девчонок. Плевок и впрямь получился удачным – тягучая слюна повисла на самом краю брючины следователя, смешно растянувшись по асфальту сантиметров на двадцать.
Владислав Петрович приложил усилие, чтоб не ускорить шаг. «Дети… Не набравшиеся ума и опыта дети. Можно ли нам, многоопытным и умным, гневаться на этих подростков, упивающихся собственной безнаказанностью? Ведь она мнимая, эта безнаказанность. Мнимая! Стоило бы им перейти к действиям, оскорбить женщину, обидеть ребенка младше себя, и я бы тут же это пресек. Тут же! Сколько их? Пятеро парней, уже не совсем трезвых, девушки вообще не в счет. Бывало и больше, но как-то справлялся. Правда, с оружием, но тут управа недалеко.
Такая мелочь, как плевок в спину, не стоит драки. Это ведь дело такое – неудачно ударил, отправил на тот свет, а из него мог бы получиться новый Эйнштейн или Ломоносов. Нет, насилие ничего не решает. Нужно быть выше этого. А штаны – чушь собачья. Выстирал их, и все».
Смех позади не стихал, писклявый девичий голос крикнул ободряюще:
– Вон еще один! Повтори на бис, Рыча!
Владислав Петрович чуть повернул голову и увидел, как пожилой мужчина с тростью, чуть сгорбившись, спешит одолеть опасное место.
– Да ну вас… – отмахнулся подросток. – Что я, верблюд?
– Просим, просим! – хором захлопали в ладоши девчонки.
Парень усмехнулся, шумно набрал слюну вперемешку с соплями и плюнул вслед старику, расплескав пиво из бутылки. На этот раз мимо.
– Акела промахнулся, Акела промахнулся! – противненьким голоском заверещал один из его друзей. – Приз уходит к телезрителям!
Девушки дружно захохотали, а остряк забрал у неудачливого товарища полупустую бутылку пива.
– Вот как надо! – Он коротко плюнул, посадив тягучий снаряд прямо на воротник рубашки прохожего.
Дружные аплодисменты стали наградой за столь успешное поражение цели. Подростки хлопали и хлопали, поэтому Владислав Петрович даже не сразу понял, отчего один из них, картинно взмахнув руками, взвился в воздух и, дважды перевернувшись, рухнул на ближайшую клумбу. И только через долгую секунду из густого кустарника вихрем вырвалось что-то страшное, пятнисто-зеленое, совершенно босое и безостановочно разящее.
С невероятным изумлением следователь узнал Сашу Фролова. На его лицо было страшно смотреть, в глазах бушевало настолько безумное пламя, что, глянув в них, сразу становилось понятно – спасения нет.
Фролов бил уверенно, короткими скоростными сериями по два-три удара в цель, не оставляя за собой ни одного подвижного тела. Он не обращал ни малейшего внимания на получаемые со всех сторон удары, только один раз увернулся от брошенной в голову бутылки. Он не ставил блоков, не кувыркался, просто с невероятной скоростью, точностью и силой наносил удары, словно кий по бильярдным шарам. И как бильярдные шары один за другим разлетались его противники, непонимающие, до смертельной бледности перепуганные таким жутким натиском. В эти секунды в нем было больше от работающей машины, чем от живого существа, а забойный ритм ошалевшего магнитофона только усиливал и без того страшное впечатление.
Вскочившая с лавочки девчонка тут же получила четкий удар в объемистую грудь, перевалилась через дощатую спинку и с тихим стоном скрючилась в траве. Остальные, будто воробьи из-под ног, бросились в разные стороны. Но уйти Саша дал только девчонкам – в три прыжка догнал последнего подростка и, как провинившегося котенка, накрепко ухватил за шиворот. Джинсовая безрукавка на парне треснула, выпустив длинную белую бахрому, он дернулся пару раз и затих, под ногами на почерневшем асфальте разлилась большая вонючая лужа, взмокшие белые штаны неопрятно прилипли к ногам.
– Стоять! – тихо прошипел Фролов.
В его глазах медленно угасало безумное пламя.
– На колени!
Парень безропотно бухнулся штанами в собственную лужу.
Вокруг места побоища быстро собиралась толпа, со всех сторон неслись одобрительные возгласы, но Фролов их словно не замечал. Он отпустил разодранную безрукавку и деловито спросил:
– Твой магнитофон?
– He… – бледными губами прошептал подросток. – Это Форса у бати на день взял.
– А… Жаль. Дорого небось стоит?
– Сто баксов.
– Врешь, наверное… Ладно.
Он, словно выполняя давно надоевшую работу, подошел к лавочке, выключил магнитофон, вдумчиво размолотил его о бордюр, подобрал свои шлепки и вернулся к пареньку, обходя разбитые бутылки.
– На четвереньки! – уже почти весело скомандовал он.
Мальчишка подчинился беспрекословно, в разлившуюся лужу между его ладоней начали падать крупные слезы.
– Может, не надо издеваться над парнем? – участливо спросила полная женщина лет сорока в ярком ситцевом сарафане.
На нее тут же зашикали, разъясняя случившееся, оттеснили из первых рядов.
В наступившей тишине назидательно прозвучал картавый детский голосок:
– Мама, ну где ты была? Тут так здорово! Дядя хулиганов побил, они во всех прохожих плевались, но теперь их заберут в милицию и посадят в тюрьму.
Владислав Петрович медленно приходил в себя после неожиданного потрясения. Фролов стоял всего в десятке шагов, но следователь словно боялся подойти ближе, ожидая незаметной другим пощечины за то, что сам не поставил на место распоясавшихся хулиганов.
Рядом со стоящим на карачках парнем Саша был похож на пограничника с собакой – суровый защитник и в доску преданное существо, готовое лизать подошвы его пляжных шлепанцев.
Взгляд старого друга когтями впивался под ребра, выискивая скомкавшуюся от стыда душу, и Владислав Петрович с огромным трудом одолел этот десяток шагов.
– Слизывай то, что нахаркал… – сухо бросил парню Фролов и подкрепил слова ободряющим пинком.
Следователь покраснел от стыда, когда дрожащий язык хулигана принялся вылизывать задники его сандалий и низ испачканной брючины. Зрелище было не из приятных, но народу явно понравилось. Люди очень любят справедливость, особенно когда она утверждается чужими кулаками.
– Пшел вон, – сильнее пнул подростка Саша.
Тот рванулся вперед так, будто его пнул слон, а не тридцатилетний мужчина чуть выше среднего роста. Кое-кто из поверженных хулиганов со стонами начал приходить в себя, остальным явно требовалась медицинская помощь, а один уже начал захлебываться в собственной рвоте. Фролов рывком перевернул его лицом вниз, и тот задышал часто и болезненно, похрустывая сломанной челюстью.
Шоу окончилось, народ принялся расходиться.
Милицейский наряд из пяти бойцов примчался галопом ровно через четыре минуты. Интересно, на какие расстояния их теперь посылают пешком, а на какие все же выделяют машину?
Милиционеры выглядели грозно – черная форма, черные бронежилеты, вороненые стволы укороченных автоматов, серые перевязочные пакеты, забитые в рамки прикладов. Высокие штурмовые ботинки и лихо заломленные на ухо малиновые береты щедрыми мазками дополняли картину.
– Старший сержант Звягин! – гаркнул командир наряда, ни к кому особо не обращаясь. – Свидетели есть?