— Кто — «этот»? — громыхнул в голос. — Что ты все шепчешься — вконец онемела, что ли? И свет не зажигаешь, живешь как… крот. Нам нечего таиться и бояться!
Спустил выключатель, увидел поднимающегося с придверной кровати заспанного Петровича.
— А-а, вон кто, — протянул разочарованно. — Здоров, Робинзон. Чего приперся? День-то вроде не банный у нас, аль вши совсем заели?
Лесник промычал что-то, но слова не пробились сквозь свалявшуюся на лице лохматину. Разобрал, когда он пятерней развел волосье ото рта:
— Який ты грубый, Макарыч. Куда ж мне идти, як не сюды? Збишусь я там скоро с моей дурой… И дильце тут одно назрило…
Стягивая с ноги бурый от пыли хром, Степан Макарович криво косился на нежданного гостя — ишь захохлячил тут, нашел себе друга, ну постой, повеселю я тебя, но, увидев, что тот вытаскивает из полевой сумки литровую капроновую фляжку, смолчал. Сейчас очень даже не повредило бы пропустить глоток-другой. И вообще, мелькнуло вдогон, нужен будет этот Робинзон в скорой пенсионной деятельности, еще и вправду первейшим другом станет. От грибов до отстрельного лося — все наверстывать придется, за все некогдашние годы. Ах черт возьми, сколько сил и времени положил, всего себя отдал колхозу, а что заработал? Все поразбежались.
— Супу будете? — тихо спросила от печи жена.
— Отстань со своим супом. Давай соленого чего-нибудь.
Степан Макарович босиком прошел к столу, с приятством ощущая, как холодит крашеный пол разопревшие ступни. Не дожидаясь закуски — пока эта недотепа раскачается! — налил из фляжки полстакана и с ходу вылил в себя. Ожгло, опалило во рту, застряло в горле, поперхнулся, но на вкус содержимое фляжки оказалось довольно приятным.
— О, черт!.. — раздышался еле. — Что это?
— Да то же все — горилка. Как уж чуваши твои бают? Аншарли![5] Молодцы, хо-хо… Только это — перегон. На зверобое. Напротив водки в два раза тянет… — Петрович набулькал в стакан столько же, высосал со смаком, пошлепал темным провалом рта. — Гарна штука! С ней сто лет проживешь.
— Ты — поживешь… — Степан Макарович налег грудью на стол, облокотился и в упор вщурился в гостя: — Ну, что у тебя за «дило»-то «назрило»?
Петрович тоже подался было к нему, желая поделиться, видимо, заботушкой, пригнавшей за семь верст под вечер, но тут подошла хозяйка с хлебом да чашкой малосольных огурцов, плавающих в рассоле, который любил прихлебывать хозяин. Поставила закусь на стол и не ушла, затопталась возле, просительно взглядывая на мужа. Степан Макарович насупился:
— Чего тебе?
— Вася письмо прислал… Третьеводни еще…
— Ну и что? Случилось чего? Выкинул, поди, опять что-нибудь?
— Та нет, пишет — хорошо все…
— Так зачем я-то тебе?
— Та… написал ба ему…
— Возьми да напиши! Он же тебе пишет, маменька!
— Та я… и писать-та забыла…
— Ничего, по букве выведешь. Времени у тебя взавал, не больно раззаботилась о чем. Ну, ступай. У человека вон дело ко мне.
Смерил перекошенную спину жены потемневшими глазами, и давешняя конторская ярость внезапно вернулась в грудь. Вот еще одна его жертва колхозу! Ни один нормальный человек не стал бы тянуть жизнь с такой уродиной, а он протерпел: как же — председатель, у людей на виду, да и дядя из райкома может поругать… И где глаза были, когда жениться надумал?! Ведь уже тогда был в ней заметен перекос. Но что теперь кляцать зубами: молодость сродни глупости, да и откуда знать было, что маленький изъян способен перерасти в уродство… А ведь мог бы в свое время… так заманивала Дуська Тиморашкина, рядом пройтись чего стоит… Да и теперь она нисколь не против…
Мотнул головой, отгоняя неуместные мысли, потянулся к фляжке.
— Ну, что у тебя за «дило» ко мне?
— Да дело-то… — Петрович вытянул было из кармана кисет — то ли кожаный, то ли настолько замусоленный, — но сунул его обратно, потянулся за хозяйскими папиросами. — Пустяшное дело-то. Лес я тут кубов двадцать выкроил. Добрый, строевой… Возьмешь?
— Нет. На коровник пока достаточно, а больше ничего не намечено. — Вспомнил, добавил неуверенно: — Пока ничего…
— Тогда купца найди.
— Я что тебе — сводник? — Как ни настраивал себя Степан Макарович с видом на свое пенсионное будущее быть с лесником поласковее — не получалось. — Ладно, поищу.
— А то трактор подкинь на денек. Выволоку ближе к лежневке и сам сплавлю. — Или не уловил гость дурной дух хозяина, или вид делал, что не замечает, — гнул свое ровно и настырно.