— Хорошо, тогда побеседуем в официальной обстановке, — не стал спорить Кэшин. — Назначим день, и вы придете к нам на Сент-Кильда-роуд. Может, так даже лучше. Это как раз вы перешли всякие границы. Вы подозреваетесь в сокрытии улик.
Ответа не последовало. Она не отвела взгляда, но он понял, что попал в точку.
— Вы говорили с Джейми, ведь так?
— Нет.
Эрика прикрыла глаза. На висках у нее набухли вены. Кэшин заговорил о том, что уже давно не выходило у него из головы:
— После несчастного случая с матерью вы и брат остались ночью в доме с Чарльзом. Что тогда случилось, Эрика?
— Джо, пожалуйста, перестаньте. — Она уронила голову на грудь, со лба на бровь упала прядь волос. — Пожалуйста, Джо…
— Что с вами тогда случилось, Эрика?
Она промолчала.
— Вы стали молодой женушкой Чарльза? До или после смерти матери? Вы же ходили за ним как тень. Вы просто боготворили его. Вы знали, что эти мужчины насиловали Джейми? Вы знали, что и Чарльз тоже…
Ее била дрожь.
— Нет, нет, нет, — твердила она, не возражая ему, а лишь умоляя остановиться.
— Вы все еще думаете, что смерть вашей матери — несчастный случай, да, Эрика? Той же ночью случился пожар в лагере «Товарищей», припоминаете? Тогда погибли три мальчика. Одного Чарльз собственными руками прикончил в «Высотах». Может, ваша мать что-то видела? Или слышала?
— Джо, ну не надо, я не…
Кэшин смотрел на ее склоненную голову, бледный пробор в волосах, прижатые к груди руки.
Не поднимая глаз, она еле слышно повторяла что-то вроде мантры.
Кэшин знал, что это такое. Он и сам так заклинал боль, беспокойные мысли, память, нескончаемые черные ночи.
Наконец она выпрямилась, всеми силами пытаясь собраться.
Кэшин терпеливо ждал.
— Какая теперь разница, Джо? — заговорила она постаревшим, безжизненным голосом. — Для чего вам нужно все это вытягивать из меня? Вы получаете от этого удовольствие?
— Зачем вам телохранитель?
— Мне угрожали.
— Не верю. Думаю, вы всегда знали, что Джейми жив. Вы защищали его, но в то же время боялись. Верно?
Она не ответила.
— Вы видели, как он измывался над Поллардом, правда? В зале было только одно откинутое кресло. Одно-единственное. Вы сидели там, Эрика.
Она беззвучно плакала, и слезы размазывали безупречный макияж.
— Чарльз потом передал вас Полларду, так ведь, Эрика? Поллард не брезговал и молодыми девушками. Мы нашли фотографии у него в компьютере. Вам хотелось, чтобы Джейми убил Чарльза и Полларда, так? На смерть Чарльза вы посмотреть не смогли, но зрелище с Поллардом пропускать не собирались. Правда ведь?
Рыдания Эрики становились все громче, она тряслась всем телом.
— Вы остались до конца, Эрика? А когда его повесили, вы как, хлопали? Легче стало?
Кэшин поднялся.
— Вы нездоровы, миссис Бургойн, — сказал он. — Неудивительно: болезнь, как известно, порождает болезнь. Спасибо, что уделили мне время.
На Квин-стрит обрушивался ливень. Фин, припарковавшийся вплотную к соседней машине, сидел и спокойно читал газету.
— Ну как прошло, шеф? — поинтересовался он.
— Да ничего особенного, — ответил Кэшин. — Отвези-ка меня домой, сынок.
Собаки изменились до неузнаваемости.
— Что ты с ними сделала? — спросил Кэшин. — А уши-то, уши!
— Впервые в жизни подстриглись и причесались, — ответила мать. — И знаешь, им понравилось.
— Они просто в шоке. Надо было сначала с ними посоветоваться.
— Не лучше ли им остаться? Здесь им так хорошо. Вряд ли они захотят возвращаться в твои развалины.
Кэшин подошел к машине и открыл заднюю дверцу. Собаки, не шевелясь, смотрели на него.
— Вот видишь, Джозеф, — начала мать, — видишь…
Кэшин коротко свистнул и указал пальцем на дверь. Собаки тут же сорвались с места, стремительно запрыгнули на заднее сиденье, сели и застыли как вкопанные, глядя прямо перед собой.
Кэшин закрыл дверь и сказал:
— Буду привозить их в гости.
— И почаще, — ответила мать. — Бонзо в них просто влюбился. Теперь эти псы — его лучшие друзья.
Кэшину показалось, что в глазах матери заблестели слезинки.
— Когда поеду в город, завезу их к Бонзо повидаться, — пообещал он. — Только скажи ему, чтобы своей отравой на них не брызгал.
Он подошел к матери и поцеловал ее.
— Тебе не мешало бы повидать аналитика, — сказала мать, поглаживая рукой его голову. — Не жизнь, а настоящая литания ужаса.
— Нет, просто черная полоса, — ответил он и сел в машину.
Она подошла к окну:
— Они курицу любят, у тебя есть?
— Они и против филе ничего не имеют. И потом, всякое сбитое зверье тоже хорошо идет. Пока, Сиб.
Пока он ехал домой, на западе догорала вечерняя розовая заря и ночь мягкими шагами начинала ступать по земле. На перекрестке он включил фары, и через пять минут их лучи уткнулись в темный дом и осветили мужчину с фонариком в руке, который стоял у стены и курил сигарету.
Ребб подошел к машине, открыл дверцу и выпустил собак.
— Господи, — произнес он, — подменили их, что ли?
Вне себя от радости, собаки кинулись к нему.
— Я здесь ни при чем, — ответил Кэшин, — это все мать. А я думал, ты насовсем ушел.
— Да хотел было, но там работы нет, вот и вернулся, — объяснил Ребб. — Старик уже еле ходит. Так я подумал — буду ему помогать и еще останется время у этого твоего собора поболтаться.
Они обошли вокруг дома, освещая фонариком работу Ребба.
— Поболтаться? — спросил Кэшин. — Ты это называешь «поболтаться»?
— Берн приходил, подсобил немного. Язык, правда, у него поганый, но работать он умеет, этого не отнимешь.
— А я и не знал. Память у него крепкая, это да.
— Правда, что ли?
Ребб посветил фонариком на свежую кладку стены, подошел и провел по шву пальцем.
— Помнишь, когда он привез бак для воды? Он вспомнил, что вы с ним встречались, еще когда были мальчишками. В футбол играл против вас. Против лагеря «Товарищей».
— Что-то я про такой лагерь не слышал, — отозвался Ребб и посветил фонарем на собак.
— У меня твоя фотография есть, — сказал Кэшин. — Тебе там лет двенадцать, ты стоишь, апельсин ешь.
— Никогда мне не было двенадцати, — ответил Ребб. — Пойду пирог с зайчатиной сделаю. Я опять с твоим пугачом ходил.
— С тобой там как, ничего не случилось?
Кэшину показалось, что Ребб улыбнулся.
— Я там один день всего был, — ответил он. — Кормили хреново.
— У меня отбивные есть, — сказал Кэшин. — Пойдет?
— Пойдет. Тут соседка приходила, что-то для тебя оставила. Завернула прямо как подарок.
— Вовремя, — ответил Кэшин, — давно мне подарков не дарили.
— Жизнь и так подарок, — заметил Ребб. — Каждая минута, каждый час и каждый день.
Было уже за полдень, когда Кэшин вывел собак на прогулку. Они тут же, рядом с домом, подняли зайца, — без собак те совсем осмелели. Потом, на лугу, они набрели на целую стаю. Собаки набегались так, что от усталости, вывалив языки, не закрывали пасти.
Достигнув ручья, собаки вошли в воду по холку, постояли, почесываясь, насторожились. Кэшин тоже вошел в воду по колено, в ботинках захлюпало. Он, не обращая на это внимания, направился вверх по склону, раздумывая о том, как поступить. Но не успел он ничего придумать, как увидел Хелен, спускавшуюся по склону со своей стороны.
Они встретились возле углового столбика со стороны Ребба, поздоровались. Она, казалось, похудела и выглядела даже лучше, чем он помнил.
— Устали, — сказала она, имея в виду собак. — Что ты с ними сделал?
Он сглотнул и ответил:
— Не в форме. Разжирели, бегать тяжело стало. Ничего, я их быстро в чувство приведу.
— Как ты, Джо?
— Я-то? Да ничего. Так, царапина. А потом, я ведь стойкий и никогда не жалуюсь.
Хелен покачала головой: