Он рассказывал о своем намерении стать основателем новой секты под названием "новая философия". Он говорил, что дева не могла родить и что наша католическая вера преисполнена кощунства против величия божья; что надо прекратить богословские препирательства и отнять доходы у монахов, ибо они позорят мир…
Так как мне приказано вашим преосвященством внимательно обдумать и припомнить все, что приходилось слышать от Джордано Бруно противного… католической вере, то я припомнил услышанное от него, кроме уже донесенного мною письменно вашему преосвященству: что образ действий церкви в настоящее время иной, чем тот, какой был в обычае у апостолов, ибо они обращали народы проповедью примеров доброй жизни, а в настоящее время тех, кто не желает быть католиком, подвергают пыткам и казням, потому что ныне действуют насилием, а не любовью, и такое состояние мира не может более продолжаться, так как процветает невежество и нет ни одной хорошей религии, что католическая вера нравится ему больше других, но и она нуждается в крупном преобразовании, что долго это продолжаться не может и скоро мир увидит всеобщее преобразование, ибо совершенно невозможно, чтобы такая испорченность могла далее существовать…"
XVI век был веком глубокого драматизма и контрастов в области религии, политики, философии, искусства и науки: на основе критического переосмысления всех ценностей в это время возникают идеи, на которых воздвигается здание культуры современной Европы.
Это — век Реформации: протестантская Реформация заставляет католическую церковь пересмотреть и свою платформу, и линию поведения. Религия — это уже не открытие вечных истин, а тревожные поиски божественного начала в человеческой душе, не слепое послушание авторитету, а выбор, определяемый ответственностью личности перед Богом.
Точно так же новая наука — это не унаследованное от прошлых поколений знание, основанное на мудрости древних авторов, а вторжение в живую ткань действительности, не разгаданной до конца.
Политика не сводится более к утверждению иерархии власти, дарованной свыше, а является борьбой сил, добивающихся неустойчивого равновесия.
Искусство уже не созерцание и передача художником в образах существующего порядка вещей, а беспокойный поиск и своих целей, и путей своего смысла и бытия в историческом развитии. Искусство — это способ выявления отношения к жизни, а процесс его реализации, его вспомогательная роль в достижении конечной цели духовного спасения представляются не менее важными, чем сам предмет художественного воплощения. Зачем в художественной форме отражать сущность мироздания, если мир есть загадка и составляет предмет непрерывных исследований? К чему восхищаться совершенной гармонией божественного творения, если Бог не в нем, а в недрах сознания, в натянутых струнах души, борющейся за свое спасение? Главная проблема состоит отныне в линии поведения человека, в методе научных поисков и в накоплении соответствующего опыта.
Из работы Джордано Ф. Бруно "О бесконечности, Вселенной и мирах":
"Я верю и считаю, что по ту сторону воображаемого небесного свода всегда имеется эфирная область, где находятся мировые тела, звезды, земли и солнца; все они имеют чувственный характер в абсолютном смысле слова как сами по себе, так и для тех, которые живут на них или около них, хотя они не могут быть воспринимаемы нами вследствие отдаленности расстояния.
Отсюда вы можете видеть, на каком фундаменте стоит Аристотель, когда из того, что мы не можем воспринимать ни одного тела за пределами воображаемой окружности, он заключает, что там нет никаких тел, и поэтому он упорно отказывается верить в существование каких-либо тел за пределами восьмой сферы, вне которой астрономы его времени не допускали никаких других небесных сфер…
Но против этого восстает вся природа, возмущается всякий рассудок, это осуждают всякое правильное мышление и хорошо развитый интеллект.
Но, как бы то ни было, утверждение, что Вселенная находит свои пределы там, где прекращаются действие наших чувств, противоречит всякому разуму, ибо чувственное восприятие является причиной того, что мы заключаем о присутствии тел, но его отсутствие, которое может быть следствием слабости наших чувств, а не отсутствия чувственного объекта, недостаточно для того, чтобы дать повод хотя бы для малейшего подозрения в том, что тела не существуют.