Бомбежка, к счастью, прекратилась. Городок заволокло дымом. Во многих местах бушевали пожары. Люди метались, как в преисподней. Кто-то орал от боли. Соня перешагнула через чье-то тело, с ужасом осознав, что тому не хватает головы.
Спотыкаясь о битые кирпичи и обломки досок, она побежала к штабу. Там царила неописуемая неразбериха. Кто-то из командиров выкрикивал команды, часто бестолковые, но их, так или иначе, никто не исполнял.
– Аэродром горит! – орали из толпы. Поглядев на запад, Соня увидела чудовищное, на полгоризонта зарево. Отсветы адского пламени играли в облаках.
– Аэродром утюжат, сволочи! – сказал боец с окровавленным лицом. Соня закачалась и едва не упала.
Полуторка доставила Шарова к аэродрому. В кузове набралось человек десять летчиков и механиков. Трое из эскадрильи Шарова, остальные соседские. Шаров оказался старшим по званию, справа очутился капитан Головлев, прочие были лейтенантами и сержантами.
– Война? – спросил капитана Шаров. Головлев повел плечами. Полуторка выскочила на летное поле и клюнула носом, уткнувшись в глубокую воронку. Пилоты с проклятиями полетели друг на друга. Капитан выплюнул зуб. Кто-то сломал руку и закричал жалобно, как ребенок.
– Вот, б-дь! – выругался капитан, вытирая окровавленный рот. – Тебе чего, повылазило! Смотри, б-дь, куда едешь!
Шаров заглянул в кабину. Водитель не подавал признаков жизни, уткнувшись лбом в рулевое колесо.
– Готов, – сказал из-за плеча капитан.
– Ты сюда посмотри! – Шаров взял капитана за локоть. Аэродром представлял жалкое зрелище. Новейшие истребители ЛАГГ-З, стоявшие скученно, как солдаты в строю, крыло к крылу, горели, словно спички в коробке. Пламя перебегало с одного самолета на другой, как огоньки по новогодней гирлянде.
– Как по лесенке, по елке, огоньки взбегают ввысь, – пробормотал Шаров. Это была детская считалочка, которой Соня пыталась обучить Нинку. «Как они там? Господи, хорошо, хоть городок больше не бомбят». Глухо ухали бензобаки пылающих истребителей.
– Ах, ты ж, мать честная! – присвистнул капитан. Только сейчас Шаров заметил, что ноги Головлева обуты в ношенные домашние тапки.
Победоносное вторжение в Европу, к какому готовились «сталинские соколы», закончилось, так и не начавшись. Война грянула согласно иному сценарию, не предусмотренному секретными планами операции «Гроза».[5] Теперь ей предстояло стать Великой Отечественной. И еще Народной. Очевидно, исходя из количества народа, которому судьба была лечь в сырую землю.
Задыхаясь от копоти, Шаров, капитан и совсем зеленый сержантик побежали к чудом уцелевшим самолетам на самом краю летного поля. Шаров первым взобрался в кабину. Головлев отстал, в своих тапочках.
– От винта! – заорал Шаров. Двигатель взревел, выплевывая не догоревшее топливо. Через минуту он был в воздухе. Заложил вираж, с набором высоты. Картина на земле ужасала. Летное поле испещрили лунки от бомб, отчего оно напоминало облюбованную кротами поляну. Неподалеку пылал склад ГСМ. Дым подымался вертикальным столбом, как титаническая колонна из апокалипсиса наяву.
– Ад, – пробормотал атеист Шаров, смахнув пот со лба. Клочья дыма хлестали по фонарю и проносились мимо, рассыпаясь призрачными надеждами на победу в начавшейся войне.
Вслед за Шаровым в небо взмыл ЛАГГ «зеленого» сержанта. Истребитель капитана Головлева угодил при разбеге в вырытую фугасом воронку, сделал сальто, и, рухнув на кабину, взорвался, разбросав вокруг ошметки дюраля и дельта-древесины. Издали взрыв показался короткой вспышкой перегоревшей электролампы, полыхнувшей, чтобы погаснуть насовсем.
– Эх, пацан, – Шаров отвлекся на секунду. «Разве можно подготовить пилота за паршивых три месяца? Кто это вообще придумал?»
Радиосвязь между самолетами отсутствовала. Как только второй истребитель пристроился ведомым, Шаров развернул ЛАГГ на запад, вдогонку уходившим налегке «Юнкерсам».
– Будем карать гадов, – сквозь стиснутые челюсти процедил Шаров, и жажда мести вытеснила из души страх и сомнения. О Соне он в тот момент не думал. Соня оставалась на земле.
Брошенная на произвол судьбы, она торчала у штабного барака. Как ни странно, он почти не пострадал от бомб. Фугасы перекопали плац, и агитплакаты с бодрыми физиономиями красноармейцев выглядели списанными из тира мишенями. Несколько бомб угодили в командирское общежитие, пробив жестяную крышу и разорвавшись на первом этаже. Барак сложился как карточный домик, похоронив под обломками обитателей. Из-под руин молили о помощи, вскоре крики прекратились.
Хотя бомбы и обошли штаб, это не меняло общей картины. Штаб остался без полка, как голова без конечностей и туловища. Что и доложил его начальник командиру.
– Ни единого целого самолета, товарищ подполковник. Все, к чертям собачьим, сгорели.
– Хотя бы кто-то взлетел? – спросил комполка с надеждой.
– Неизвестно, Артем Иванович. Таких данных у меня нет.
– А что у тебя вообще есть?! – крикнул комполка, хватаясь за седые виски, словно крестьянин на пепелище, увековеченный в мраморе Чижовым. «Расстреляют меня, – не без оснований предполагал командир. – За такое головотяпство и на два «Красных Знамени» за Испанию не посмотрят, и поощрениями от самого Ворошилова подотрутся. Просрал полк. Ох, б-дь…»
Пока он пребывал в прострации, бойцы подвезли на двуколке воду. Стихийно образовалась цепочка. Вода в огоне превращалась в пар, и горело еще сильнее, чем прежде. Командир стоял и смотрел в одну точку.
Соне стало страшно. Она крепче притиснула Нинку. Дочка охрипла от крика и теперь надсадно кашляла. Гарь ела глаза.
«Ну, и куда теперь? – думала Соня. – Может, домой вернуться, пока все не образуется?» — Как едва ли не каждый обыкновенный человек она еще верила в то, что все вскоре встанет на свои места, подтянутся наши, и надают «поджигателям войны» по мягкому месту. Потому как «…несокрушимая, родная армия…» из популярной в войсковых частях строевой песни кому угодно Кузькину мать покажет, причем на его же территории. Бесноватому Фюреру в том числе.
– Твой где?! – крикнула в ухо соседка, жена капитана Головлева. Она уже около четверти часа была вдовой, хотя пока об этом не знала. Капитан догорал в ЛАГГе, спрессованный между бронеспинкой и мотором.
– Григорий на аэродром поехал, – сказала Соня. – А твой!
– Значит, с моим вместе. Юрка сразу туда рванул. Сапоги дома забыл.
– Сапоги? – переспросила Соня, и тут, через гул и шипение пожара, через крики солдат и командиров донесся сухой треск выстрелов.
– Что это? – сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
– Где? – переспросила капитанша. Ее слегка контузило при налете, и слух не восстановился вполне. – Стреляют?! Где стреляют?!
Темп стрельбы нарастал. Теперь ее услыхали и другие люди. Повернули головы в сторону выстрелов, став похожими на героев известной картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи». А потом с околицы долетел металлический лязг десятков, если не сотен, гусениц.
– Танки! – истошно завопил кто-то. Люди бросились врассыпную.
– Без паники! – крикнул начштаба и дал пару выстрелов в воздух. На фоне нарастающего грохота его пальбу навряд ли кто услыхал. Соне почудилось, что они с Нинкой остались одни. Что все давным-давно убежали, а у нее ступни прилипли к земле. Как в кошмарном сне. Затем известковая стена одной из казарм обвалилась и, в поднявшемся облаке пыли Соня увидела танк. Его хищный бронированный корпус казался свинцово-серым, люки были задраены, а за башню зацепилась сетка металлической солдатской кровати. Потом она отвалилась. Башня сделала пол-оборота. Ствол пушки дрогнул и изрыгнул пламя. Грохот долетел до Сони через секунду и она, на мгновение, оглохла.
5
Согласно одной из версий разработанная Сталинским Генштабом операция «Гроза» предусматривала внезапное и массированное вторжение РККА в Западную Европу. Нападение, якобы, планировалось на 25-е июля, и, кто знает, не упреди Гитлер Сталина, возможно западная цивилизация перестала бы существовать, а кошмарная антиутопия Джорджа Оруэлла сделалась явью