С мужем у Веры Петровны отношения так и не наладились. Оба соблюдали внешние приличия и видимость нормальной семейной жизни. Иван Кузьмич раза два в неделю появлялся в городской квартире, играл с внуком, обедал, иногда ночевал. Делился с женой служебными новостями, давал средства на жизнь, проверял, все ли необходимое у них есть. Иногда предпринимал попытки к сближению - безрезультатно.
Вера Петровна была не из тех, кто наступает на горло собственной песне, - физически не способна кривить душой. Чувство ее к нему умерло, и ничего с этим не поделаешь. Упрекать себя за невыполнение супружеского долга ей не приходилось: знала, что Григорьев женской лаской не обделен получает, когда вздумается. Стало ей известно, что на даче, где живет постоянно, завел он наложницу из персонала; собиралась положить этому конец, лишь когда придет время везти туда Петеньку. "Пусть себе устраивается пока на стороне, ему несложно, - решила она. - А без дачи летом мы обойтись не можем".
Вот почему удивилась немного, услышав голос Ивана Кузьмича.
- Не ожидала такого раннего звонка, - не скрыла она недовольства. Приезжай, конечно, если хочешь. А что, неприятности у тебя на работе? Уловила-таки расстроенные нотки в его голосе. - Ладно, за обедом разберемся. Я сейчас с Петенькой занимаюсь.
Григорьев застал жену на кухне - обед готовит.
- Проходи, Ваня, садись, отдыхай. - Вера Петровна сразу заметила его непривычно озабоченный, сумрачный вид. - Поскучай тут со мной, пока у плиты вожусь. Петенька только уснул - спешу пока все приготовить. Сейчас за ним глаз да глаз нужен. - Взгляд ее не отрывался от плиты. - Не углядишь - и внук у нас рябой станет.
Чувствуя, что Иван Кузьмич сидит сам не свой и тупо глядит в одну точку, словно не слыша, о чем идет речь, она повернулась к нему.
- Ну вот что. Выкладывай все свои неприятности, пока Света не прибежала. Тогда уж некогда будет поговорить.
Григорьев тряхнул головой, будто отгоняя навязчивые тяжелые мысли, и заговорил каким-то чужим, надтреснутым голосом:
- Плохи мои дела, Вера. Не представляешь даже, как мне худо! - И умолк: как ей объяснить?
- Да ты что? Не заболел ли? - испугалась она, недоверчиво глядя на него: невероятно - Иван Кузьмич всегда отличался железным здоровьем.
- Думаешь, меня рак или инфаркт прихватил? - криво усмехнулся Григорьев. - Ошибаешься! С болезнями иногда можно справиться, хоть несколько лет пожить. А тут... близкий конец просматривается.
Вера Петровна поняла наконец, что дело нешуточное. Уменьшила огонь на плите, сняла фартук и уселась за стол напротив мужа.
- Хватит говорить загадками! Объясни, что произошло! Сняли? Понизили? В этом, что ли, трагедия?
Иван Кузьмич посмотрел на нее как-то неузнаваемо - растерянно и жалко. Он потерял вдруг всю свою самоуверенность; сказал просто:
- Меня, наверно, убьют, Вера. И очень скоро.
Это прозвучало так дико, что она усомнилась, в своем ли он уме, но вопрос застрял у нее в горле. Григорьев вдруг вытаращил глаза и, задыхаясь, схватился за грудь.
- Скорее... дай мне что-нибудь!.. Сердце... Валидол, что ли... прохрипел он, сползая на пол.
Впервые у Ивана Кузьмича произошел сердечный приступ. В тот раз она так и не узнала, о чем он собирался рассказать.
В клинической больнице Григорьев пробыл больше месяца. Обнаружили у него микроинфаркт, самочувствие быстро пришло в норму, но ему предписали лечение в стационаре.
Все это время Вера Петровна и Светлана по очереди регулярно его навещали. Условия в Кремлевке идеальные, но, невзирая на это, они всегда что-нибудь ему приносили - фрукты, напитки, коробку конфет.
Здоровье его улучшалось, но не настроение. Занимаясь делами, можно еще отвлечься от мрачных мыслей, но здесь, в больнице, когда целыми днями предоставлен самому себе, они просто одолевают. Предчувствуя приближение беды, Иван Кузьмич сделался нервным, капризным и раздражительным.
В этих условиях он не возобновлял прерванного разговора с женой - не время здесь и не место. Лишь когда врачи разрешили ему подолгу гулять по территории, открыл он ей свою тайну. В тот день они сидели на лавочке в укромном уголке парка, тепло укутавшись, - погода стояла прохладная, был конец мая. Первой заговорила Вера Петровна:
- Очень ты нервным стал, Ваня. Врачи говорят - здоровье твое в норме, но я этого не чувствую. Что же с тобой все-таки происходит? Неужели есть доля правды в том, что ты мне тогда сказал? - Она строго глядела ему прямо в глаза, словно требуя прямого, честного ответа.
Иван Кузьмич помялся - никак не мог решиться, - не потом, посмотрев на жену теплым, как когда-то, взглядом, молвил тихо:
- Тебе наши дела трудно понять, да и незачем знать все детали. Попробую донести главное. - Поглубже вздохнул и начал монотонно объяснять:
- В моих руках - финансы партии, в том числе секретные вклады в зарубежных банках. Огромные суммы в валюте. Номера счетов, по которым можно получить к ним доступ, известны очень узкому кругу лиц, в том числе, конечно, мне.
Увидев по побледневшему лицу жены, что до нее доходит смысл его слов, печально подтвердил:
- Вот-вот. Сообразила? Отсюда и грозит мне беда. Слишком много знаю! Пока нужен - цел. А снимут - постараются ликвидировать. Не поверят, что безвреден. Не станут рисковать.
Пораженная этими простыми и страшными словами, этим жутким открытием, Вера Петровна не знала, что подумать, что сказать. Наконец выдавила из себя:
- Неужели, Ваня, у вас там есть... такие люди? Способные убить своего товарища, заслуженного человека, Героя Труда?
Григорьев только взглянул на нее, как взрослый на ребенка, и нервно рассмеялся.
- До чего же ты наивна, Вера! Раньше ты меня этим злила, а теперь мне просто жаль, что до сих пор ничего ты не поняла в нашей сложной, жестокой жизни. - Перестал смеяться и с откровенной ненавистью изрек: - А это и не люди, а серые волки в человечьей шкуре, оборотни! Не зря говорят в народе: нет хуже тех, кто из грязи да в князи. Стелют мягко, делают вид, что скромные, служат народу, а ради денег и власти не пожалеют ничего и никого.
Искренне негодуя, Иван Кузьмич начисто забыл, что история собственной его жизни очень схожа с биографиями тех, кого так страстно обличает. Умолк на минуту, мрачно размышляя, и заключил, будто говоря об обыденном, простом деле.