Я все еще хочу разобраться с тем, что даже в этой гребаной темноте я отчетливо вижу отпечатки ее сосков через рубашку, и почему она хоть на секунду подумала, что это хорошая идея — выйти из дома в таком виде, не говоря уже о том, чтобы весь вечер находиться в окружении отвратительных мудаков, которые проводят свои вечера вторника в «Раздевалке».
— Пошел ты, Лука. Я тебе ничего не должна. То, что я делаю, не имеет к тебе никакого отношения. Ты четко определил свое место в моей жизни пять лет назад. И не можешь сейчас ворваться обратно и стыдить меня за то, что я делаю то, что должна делать.
От ее огня мой член набухает. Мне всегда было нелегко вывести ее из себя. Думаю, это одна из причин, почему мы так хорошо ладили. Когда бы я ни вышел из себя, она всегда была той, кто остужал мой пыл, заставлял посмотреть на вещи с другой стороны. Я, наверное, на пальцах одной руки могу сосчитать, сколько раз я видел ее в гневе. Худшим из этих случаев был тот последний раз.
Воспоминания о том дне до сих пор преследуют меня. Но я поступил правильно. Я не мог позволить ей отравить меня своей ложью. Даже если она не знала, что это ложь.
Огромная часть меня знает, что на самом деле Пейтон в это не верит, а просто слишком преданно относится к тем, кого любит.
Но что меня бесило тогда, да и сейчас бесит, так это то, что у нее хватало наглости стоять и делать эти бредовые заявления, как будто действительно в это верила.
То, что она мне сказала... это было... это было серьезно.
Не может быть... ни за что на свете, черт возьми...
— Какого черта ты делаешь? — шипит она, когда я снова поднимаю руку и нежно касаюсь ее соска подушечкой большого пальца через тонкую ткань рубашки.
— Ты хоть в зеркало смотрелась, прежде чем выйти в этом? — спрашиваю я, не отрывая взгляда от своих движений, пока сосок еще больше твердеет от ощущений.
Я не единственный, кто изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Тогда Пейтон была молоденькой девушкой. Теперь же стала женщиной. Ее изгибы грозят меня погубить. К сожалению, для нее, единственный, кто будет сломлен, — это она.
Я ждал годы, чтобы наконец-то разобраться с ней, а теперь она здесь.
Моя добыча.
Девушка сжимает губы в тонкую линию, отказываясь говорить после своей маленькой вспышки.
— Значит, могу предположить, что это так, и ты хотела, чтобы каждый мужчина в этом месте представлял себе, как они выглядят голыми. Задавались вопросом, такие ли розовые твои соски, как они себе представляют. Держу пари, им было интересно, как бы звучал твой голос, если бы они...
Ее шокированный вздох проносится по воздуху, когда я сильно сжимаю ее чувствительный пик.
Ее глаза предостерегающе сужаются, но невозможно не заметить, как сильно они потемнели от моего движения.
— Тебе это нравится, правда, Пи? Это то, на что ты надеялась? Чтобы кто-то лишил тебя той невинности, в которой ты, похоже, пытаешься убедить всех этим маленьким поступком.
Наклонившись вперед, я прикоснулся губами к ее уху.
— Так? Ты рассказала им всем, что девственница?
Из ее горла вырывается рычание. Я бы пропустил его, если бы не держал ее так крепко.
— Просто еще одна ложь в придачу ко всем остальным, которые ты распространяешь, потому что мы оба знаем, что ты кто угодно, но не девственница, не так ли, Пи?
Ее грудь вздымается, когда она смотрит на меня. Воспоминания о том, как мы были вместе, изучая тела друг друга столько лет назад, почти видны в ее серых глубинах.
— Как думаешь, сколько они заплатили бы за это? — спрашиваю я, переключаясь на другую грудь, сосок которой уже затвердел для меня.
Девушка качает головой, все еще пытаясь заявить о своей невиновности.
— А как насчет попробовать, Пи? Сколько это стоит?
— Я не продаю свое тело, Лу. — Мольба в ее голосе только усиливает мое желание надавить еще сильнее. И я впервые осознаю, как сильно хочу сломать ее.
Так же, как она сломала меня.
Все изменилось для меня в тот день, когда ее мать увезла ее из Роузвуда. Мое доверие было подорвано, моя жизнь разрушилась, и все, что, как мне казалось, я знал, оказалось под вопросом.
С того дня я никому не доверял самую темную часть себя.
Я нашел хранилище в глубине души и запер все там, потому что не мог рисковать, что кто-то снова предаст меня подобным образом.
Летти думает, что знает обо мне все. Но это не так. Есть части, которые я никогда не показывал ей. Части, которые даже Леон не видел очень долгое время.
Они оба просто считают меня немного вспыльчивым, и я такой и есть, не могу этого отрицать. Но о том, что происходит, когда я запираюсь в своей комнате после вспышки, они даже не догадываются.
А вот Пейтон все знает. Она видела все мои темные и извращенные стороны, и, несмотря на это, она, блядь, сломала меня.
— Ты чертовски права. Ты уже достаточно отняла у меня. Пришло время расплаты.
Отпустив ее горло, хватаю пальцами обрезанный подол ее рубашки и задираю его вверх, обнажая ее голые сиськи.
Они чертовски идеальны, и это все, о чем я мечтал долгие годы, но, черт возьми, я не собираюсь говорить ей об этом.
Прежде чем Пейтон успевает запротестовать, я опускаю голову и беру в рот один из сосков.
Ее сладость взрывается у меня во рту, и мой член плачет по ней.
Я слишком хорошо помню, как Пейтон губами обхватывала мой член. Помню ее нерешительность, ее нервы. Мне становится интересно, насколько больше уверенности у нее сейчас. Сколько практики у нее было.
Мысль о том, что она стоит на коленях перед каким-то другим ублюдком, заставляет меня сжимать кулаки, но вскоре я понимаю, что у меня есть кое-что получше, на чем могу выплеснуть свое разочарование.
— Лу, — кричит она, когда я прикусываю один из ее сосков и сжимаю другой.
Пейтон зарывается пальцами в мои волосы, сильно дергая, отчего у меня начинает покалывать кожу головы, когда она пытается оттолкнуть меня.
— И ты пытаешься отрицать, что ты шлюха, — бормочу я, уткнувшись в ее полную грудь.
— Я не шлюха. Отвали от меня.
— Перестань врать себе, Пи. Ты хочешь этого. Ты мокрая прямо сейчас.
— Нет. Я ненавижу тебя, Лу. Я чертовски ненавижу тебя.
Ее слова вызывают во мне цунами гнева.
— Ты ненавидишь меня? — рычу я, забыв о том, где мы находимся, и о том, что кто-то может услышать и прийти ей на помощь. Снова рукой сжимаю ее горло, но на этот раз хватка гораздо более жестокая, и ее глаза расширяются от страха. Когда-то она была уверена, что я никогда не зайду слишком далеко и не причиню ей вреда. Но времена, черт возьми, изменились, и она заслужила всю боль, которую я могу ей доставить. — Я ничего не сделал, Пи. Ни черта не сделал, — кричу я, и обиженный шестнадцатилетний мальчик внутри меня поднимает свою маленькую голову. — Ты все испортила своим дерьмовым враньем. Я любил тебя, Пи. Я любил тебя так чертовски сильно, а ты, блядь, сломала меня.
Потребность, голод, гнев, порочность — все это клубится вокруг меня, как темное облако, заставляя забыть, кто я на самом деле, где мы находимся и что мне следует делать.
— Лука, нет, — кричит Пейтон, когда я срываю с нее трусики. Раздвинув ее ноги пошире, погружаю два пальца в нее. Ее бархатное тепло обволакивает меня, и сразу же что-то успокаивается внутри, потому что я был прав.