— Тебе нужно быть осторожнее с этими придурками, — говорит он так, словно я какая-то наивная девочка, не понимающая, в какую ситуацию попала, выполняя эту работу.
Я знаю о рисках. Но сейчас выгода от зарплаты перевешивает их.
Может быть, если бы он меньше заботился о себе, то лучше бы понимал, почему я это делаю.
— Я знаю, что делаю.
Он наклоняется вперед, опираясь локтями на стол, его пальцы сцеплены вместе и прикрывают то, что выглядит как невероятно больные, разбитые костяшки. Его глаза смотрят на мои. В них есть мягкость, которую я не хочу видеть. Я не хочу и не нуждаюсь в том, чтобы он был добр ко мне сейчас. Мне нужно, чтобы он был злобным, мстительным засранцем, каким был с тех пор, как впервые встретил меня здесь несколько недель назад.
— Ты не должна...
— Нет, Лу. Это ты не должен появляться здесь и делать это, — взрываюсь я, догадавшись, к чему он клонит. — Ты не можешь вдруг заботиться о том, что тебе не нравится, как они на меня смотрят, не после того, как ты со мной обращался. После этих выходных я бы предпочла подавать им напитки и позволять заглядывать под юбку, а не быть с тобой, — выплевываю я. Это наглая ложь, но он этого не знает.
— Ты это не имеешь в виду.
— Не имею? А знаешь, что еще? — спрашиваю я, готовая посыпать соль на его раны. Его губы дергаются, как будто парень хочет что-то сказать, но я его опережаю. — Готова поспорить, что они будут рады не только смотреть.
Парень ладонями хлопает по столу, и стакан, который я поставила всего несколько минут назад, дребезжит от силы удара.
— Ты должен уйти.
— Если кто-то из них...
— Оставь это, Лука. Слишком поздно притворяться, что тебе не все равно. Ты уже доказал, как ко мне относишься.
— Они не имеют права прикасаться к тебе, Пи. Никто не имеет права прикасаться к тебе.
— О, приди в себя, самодовольный придурок. Уходи, или я попрошу охрану выкинуть твою задницу за дверь.
— Это мило, что ты думаешь, что они могут.
Я скрежещу зубами, едва сдерживая гнев за его высокомерие.
Протянув руку, он берет свой бокал и заглатывает янтарную жидкость одним глотком.
Мысль о том, что он может сесть за руль пьяным, приводит меня в ужас, но я отказываюсь быть тем человеком, который указывает на это сейчас. Ему не нужно, чтобы я за ним присматривала.
— Как хочешь, но я буду ждать.
— Иди в задницу, — рявкаю я в его удаляющуюся спину, но тут же жалею об этом, видя, как его плечи приподнимаются от смеха.
— О, детка. Я полностью намерен это сделать.
— Ненавижу тебя, — рычу я.
— Нет, не ненавидишь. Ты просто ненавидишь то, что все еще отчаянно жаждешь оргазма, который я тебе не дал.
— Это давно забыто, — шиплю я, хотя по тому, как сжалась моя киска от одних только его слов, понимаю, что мое утверждение далеко от истины. — Ты был не настолько хорош, большая часть этого была притворством.
Лука фыркает, наконец, бросая на меня взгляд через плечо. Жар в его глазах грозит сжечь меня изнутри.
Кивнув, он отходит от меня и, наконец, выходит через парадную дверь.
Я вздыхаю с облегчением, пока не опускаю взгляд на его столик, чтобы забрать стакан, и не обнаруживаю стодолларовую купюру и записку.
«Всегда есть другой способ».
Скомкав записку, я бросаю ее в мусорное ведро за баром, а затем прикарманиваю его деньги. Это меньше, чем я заработала бы на чаевых прошлой ночью, так что это меньшее, что он мог сделать.
— Любовничек ушел? — спрашивает Брай, его тон наполнен весельем.
— Он не... — Я разочарованно вздыхаю. — Неважно. Мне все равно, что думаешь ты или кто-то еще.
С каждым часом здесь становится все оживленнее, и к тому моменту, когда выхожу, у меня подкашиваются ноги от высоты каблуков и я едва могу держать глаза открытыми. Короткий сон у тети Фи перед сменой оказался недостаточно продолжительным, чтобы справиться с тем количеством придурков, с которыми мне пришлось столкнуться сегодня.
Натянув рукава толстовки на руки и застегнув ее до самой шеи, я перекидываю сумочку через плечо и отправляюсь на улицу.
В баре все еще играет музыка, и до меня доносятся звуки мужской болтовни. По выходным бар работает допоздна, но, к счастью, мне не нужно работать до закрытия. Это бонус, потому что мне не нужно иметь дело с пьяными идиотами, которые не хотят идти домой к своим женам.
Я знаю, что он там, как только выхожу через заднюю дверь на парковку. Дрожь пробегает по позвоночнику, когда мои ноги ступают на гравий парковки.
Кроме той единственной ночи, он оставался в своей машине и наблюдал за мной из темноты. Но в эти выходные все изменилось.
Как только заворачиваю за угол, я вижу его, и мое сердце подскакивает к горлу.
Вместо того чтобы сидеть в тени, фары его машины включены, освещая темную фигуру, сидящую на капоте.
Лука провожает меня взглядом, пока я направляюсь к своей машине, чтобы убраться отсюда к чертовой матери.
Я жду, что он подойдет ко мне и что-то сделает.
Но этого так и не происходит. Парень просто наблюдает за мной.
Моя рука дрожит, когда я открываю дверцу и, выдержав его пристальный взгляд, бросаю сумочку внутрь и плюхаюсь на сиденье.
Я заставляю себя не смотреть в зеркало заднего вида, чтобы увидеть, что он делает, и просто сосредотачиваюсь на том, чтобы завести двигатель и уехать.
Мне это удается до самой последней минуты, пока машина не оказывается заведенной и готовой к выезду.
— Черт, — шиплю я, когда обнаруживаю, что Лука теперь сидит за рулем, готовый последовать за мной.
Нажав на педаль газа, я выезжаю со стоянки, отчаянно желая оказаться в безопасности дома тети Фи.
В голове мелькают мысли о том, чтобы уехать куда-нибудь еще, чтобы он не последовал за мной, но это бессмысленно. Он уже знает, где я живу. Он видел меня той ночью с Элайджей. Игра с ним только отложит момент, когда я наконец-то окажусь в постели.
С громким вздохом я направляюсь к дому, стараясь не обращать внимания на то, что его фары преследуют меня всю дорогу.
ГЛАВА 18
ЛУКА
Кожа на костяшках пальцев снова трескается, когда я крепче сжимаю ручку в руке.
Я должен сосредоточиться на том, что говорит профессор, но не могу выбросить из головы образ Пейтон в маленькой юбочке прошлой ночью.
Может, я и пробыл в «Раздевалке» совсем недолго, но этого хватило, чтобы в моем мозгу запечатлелся образ того, как она нагибается, чтобы передать своим придуркам-клиентам их напитки.
Мысль о том, что все остальные придурки в этом месте видят это, приводит меня в ярость.
Она моя.
Моя.
Я чертовски ненавижу то, что она там работает. И тот факт, что она явно понятия не имеет, кому на самом деле принадлежит это заведение, потому что что-то подсказывает мне, что она бы убежала подальше, если бы узнала правду.
Наш отец очень заботится о своем общественном имидже, поэтому неудивительно, что он открыто не заявлял о своей причастности к сети спортивных баров, разбросанных по всей стране. Я всегда удивлялся, почему он не сделал их просто спортбарами, но тогда, полагаю, он потерял бы большинство своих клиентов, которые приходят только ради официанток и дополнительных услуг, которые они предлагают за закрытыми дверями.