Гутира был разгневан. Он продолжал бы и дальше метать громы и молнии, если бы его не вызвал начальник.
После его ухода Марго Келли проговорила со злорадством в голосе:
— Ну и зол он на тебя! Я не понимаю у него ни слова, но мне кажется, что они посадят тебя за решетку прямо здесь, хи-хи-хи.
— Ну вот еще. Заплачу штраф, и баста. Что он нас задерживает? Ну подожди, сяду за руль… я быстро от него избавлюсь.
— Опять хочешь рисковать! Они все равно нас где-нибудь заблокируют, это точно. Не хочешь же ты снова попасть в полицию? И без документов? Непохоже, чтобы этот парень тебе их вернул.
— Посмотрим. Вид у него прямо дьявольский. Все станет на свои места, как только они найдут переводчика.
Их разговор прервал возвратившийся Гутира. Глаза его выражали гнев и возмущение, но он не сказал ничего. Он молча собрал в одну стопку паспорта Брауна и Келли, водительские права и документы от машины, обжег взглядом Брауна, который сидел напротив него, и потом небрежно подтолкнул документы в его сторону.
— Вы свободны, поезжайте домой. Я сообщил об этом своему начальству, — сказал он на своем ломаном немецком языке. — Вот так. Ну что смотришь на меня, как баран на новые ворота? — набросился он на Мирека. — Пусть идут ко всем чертям! Я доложу об этом в Центр. Проваливайте отсюда! — крикнул он иностранцам и характерными жестами объяснил значение своих слов. Так обычно выгоняют незваных гостей. Он даже сам открыл им двери.
Двери спальни открылись тихо, совсем беззвучно; хозяин квартиры не любил скрипа и всегда смазывал дверные петли и замки. Несмотря на то что сейчас он сидел за столом со склоненной головой и был всецело занят подсчетом денег, он все же почувствовал, что дверь открылась. Может быть, в этом ему помог подувший из двери ветер, а может, он заметил, что в комнате стало немного больше света. Он оглянулся на дверь:
— Этка! Ты уже встала?
Карас молниеносно прикрыл деньги небольшим портфельчиком, лежавшим у него под рукой.
Одетая в просвечивающую ночную рубашку, она молча стала в открытых дверях. Он влюбленно посмотрел на нее прищуренными глазами. Этка всегда нравилась ему больше других. Сейчас она была просто божественна.
Божественное создание зевнуло, широко открыв рот, и спросило:
— Что ты вылупил так на меня глаза? Идет мне эта рубашка?
Она двинулась к нему. Карас, придавив портфель локтями, торопливо ответил:
— Идет, видит бог, что идет.
Этка подошла к нему вплотную, оперлась одним коленом на стул, на котором он сидел, и прижалась грудью, просвечивающей сквозь рубашку, к его плечу.
— Подсчитываешь наши кровные денежки? Ну-ка покажи, сколько мы их тебе насыпали? — сказала она далеко не божественным голосом и грубо сдвинула его локти с портфеля. — Ого, да у тебя здесь даже и доллары?! Кто же это из нас подцепил большую рыбину?
— Отстань! — отстранил он ее от себя. — Как же, получишь от вас когда-нибудь доллары! Все таскаете мне какую-то мелочь.
Она разозлилась и ударила его по костлявой руке:
— А ты ведь ничем не гнушаешься! Скажешь, другие дают тебе меньше, чем я? От каждой берешь по три сотни с каждого клиента, ненасытная твоя утроба! Не зли меня, а то плюну да уйду отсюда. Не думай, что в другом месте не найду себе крышу над головой. И давай вытряхивайся отсюда, мне надо хоть немного убрать этот твой свинарник и хорошо проветрить, в двенадцать у меня будет здесь встреча.
— Но, но, Этушка, — пытался утихомирить Карас божественное создание, которое теперь больше походило на дьявола. — Ты же ведь знаешь, что тебя я люблю больше всех. Для тебя я всегда делаю все, что ты пожелаешь, разве не так?
— Это потому, что я нравлюсь тебе больше других, и потому, что ты можешь выдавать меня за свою родственницу, так как я тоже Карасова. С Юлкой и Агатой этот номер не пройдет.
— Они тоже хорошенькие, но до тебя им далеко, это говорю тебе я. Послушай, Этка, приготовь что-нибудь на завтрак. Ты что, еще не проголодалась?
— Приготовила б, если бы было из чего, — сказала она уже спокойно.
— Да тут же всего полно! — открыл он холодильник. — Моя кисонька сварит яички, — похлопал он ее пониже спины. Карас был рад, что успокоил бурю.
Этела Карасова не была с ним ни в каких родственных отношениях, так же как и две другие девушки, которые, по словам самого Караса, находились под его «защитой». Все они были у него временно прописаны как родственники. Этим самым он выбивал почву из-под ног тех, кто захотел бы привлечь его к ответственности за сомнительную деятельность этих дам. Будучи на пенсии по инвалидности, он, как видно, жил прекрасно. Впрочем, когда было надо, он умел в совершенстве сыграть роль согбенного, убитого болезнями старца, опасность проходила, и он опять пользовался всеми благами мира.