Выбрать главу

В этих колдующих зовах земли, в этой страсти была великая, всепобеждающая сила природы, продолжающая жизнь. Вместе с ней одновременно был обольстительный обман. Обман, который дороже для человека многих правд, без которого он был бы несчастнейшим существом и жизнь его прошла бы на земле, как жизнь раба. Этот обман — мечта о счастье, чистом, небесном и прекрасном, — манил и будет всегда манить, как чудный мираж в пустыне.

Мы пьем из чаши бытия С закрытыми очами, Златые омочив края Своими же слезами.
Когда же перед смертью с глаз Повязка упадает И все, что обольщало нас С завязкой исчезает,
Тогда мы видим, что пуста Была златая чаша, Что в ней напиток был — мечта И что она не наша.

Это знало и знает человечество, но люди будут неизменно стремиться в погоню за счастьем и будут с благодарностью вспоминать блаженные минуты очарования и физического наслаждения, которые дает в мечтах любовь и молодость: «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его. Приди, возлюбленный мой»…

8 апреля 1894 года в кобургском дворце у великой княгини Марии Павловны, в маленькой розовой гостиной, у большого венецианского окна, за которым дальше в саду были видны цветущие желтые кусты, стоял, слегка облокотясь о раму, молодой человек в сером костюме. Он что-то горячо говорил стоявшей перед ним прелестной девушке, с пылающим лицом, в платье princesse, отчетливо выделявшем формы ее прекрасно сложенного тела. Он был невысокого роста, стройный, изящный, с офицерской выправкой. Тонкие, правильные черты лица с высоким лбом и с васильковыми глазами, обрамляла небольшая русая бородка. Красивое лицо, как и вся фигура, дышало благородством, приятностью и добротой. Он внушал доверие и симпатию. Можно было подумать, что он — человек мягкий по натуре. Она являла собою идеал женской красоты. Ее можно было бы сравнить с Фриной Праксителя, если бы в лице ее и в фигуре не было столько целомудрия, чистоты и непорочности. Ее голову украшала копна золотистых вьющихся волос, отливавших на солнце красноватой медью. Румянцем пылали ее нежные щеки; длинные ресницы прикрывали голубые глаза. Пунцовые полные губы были очерчены изумительно. Ее фигура была стройна, ее грудь прелестна, как у Суламиты Соломона. Недаром ее называли «Солнечный луч».

Он был Наследник российского престола, молодой двадцатишестилетний великий князь Николай Александрович. Она — принцесса Алиса Гессенская — родная, любимая внучка королевы Виктории.

Уже давно они любили друг друга. Вероятно, с того самого дня, как шестнадцатилетний юноша впервые увидел красивую девочку, приехавшую из Англии в гости к сестре. Полтора месяца провела маленькая принцесса в России. В один из дней он подарил ей, тайно от всех, бирюзовую брошку. Она покраснела до ушей, ничего не сказала и убежала. А он смутился не меньше ее и не знал: хорошо ли он сделал или плохо. При новой встрече девочка вернула брошку и сказала: она не должна принимать от него подарков тайно.

Это была особенная, молчаливая, невысказанная любовь. Цвела незаметно, как полевой цветок, прячась от нескромных взоров. У него не хватало решимости сказать ей о своих чувствах. Застенчивый, стыдливый, чистый, он смотрел на нее, как на свою богиню. Ему не была свойственна мужская дерзость и смелость в отношении к женщине. Боялся оскорбить святость чувств. Так и тянулось почти десять лет.

Когда Цесаревичу исполнился двадцать один год — год гражданского совершеннолетия на Руси, — он признался отцу и матери в своей любви к Алисе. Он заявил это торжественно, оттеняя значительность своего чувства и стараясь под напускной смелостью скрыть стыд, застенчивость и страх. Закончил признание просьбой — разрешить жениться на принцессе.

Великан-богатырь отец нахмурился, посмотрел на сына недовольным взглядом и спросил: