— Ши-ма-нов-ский, Хуан? — повторил он по слогам, как и охранник тюремного блока, так же сверившись с личным делом. Поднял глаза, в которых я прочел тревогу и злость отчаяния. Да отдашь ты меня им, сеньор! Как миленький отдашь! Не пыжься!
— Интересная фамилия… — потянул он, видя, что я не реагирую. — Кто же ты, интересно? Русский?
— Почти, — кивнул я.
— Похоже, похоже, — пробурчал он, заканчивая преамбулу. — И что ты хочешь сказать, Хуан, по поводу произошедшего вчера и сегодня?
Я пожал плечами.
— Ничего. А что, должен что-то хотеть сказать?
— Разумеется.
— Что же именно?
— Например… — Он картинно задумался. — Например рассказать, как все было. Что ты не виноват, сам стал жертвой обстоятельств? Не мог поступить иначе?
Я презрительно фыркнул.
— Комиссар, мне не в чем оправдываться. И не перед вами. Знаете, как все произошло — флаг вам в руки, но отчитываться я буду только перед своей совестью.
Комиссар подался вперед, лицо его перекосило:
— А вот это ты напрасно, молодой человек!
Затем, словно осадил себя.
— Ты можешь отчитываться перед кем хочешь: перед богом, чертом или совестью. Но перед людьми тебе тоже отчитаться придется. — Пауза. — И прямо сейчас тебя везут отчитываться перед королевой.
И почему я не узнал ничего нового? Впрочем, для комиссара сей факт был чем-то вроде таинства, с тем же успехом его психика приняла бы фразу "тебя везут отчитываться перед богом", потому он не понимал моего спокойствия.
— Вновь ничего не хочешь сказать? — давил комиссар взглядом. Я отрицательно покачал головой.
— Дурак ты, Ши-ма-нов-ский! — вновь сверил он с досье фамилию. — За тобой приехали не из ДБ! Не следователи, ведущие это дело, а люди королевы! А королева — это политика, прежде всего политика! Да тебя "сольют", парень! Уже слили, подготовили всё к этому! Сделают козлом отпущения, дабы успокоить диаспору! А тебе на это нечего сказать?
Комиссар сбился от избытка чувств. Паузы ему хватило, чтобы взять себя в руки.
— Тебя казнят, парень, — продолжил он спокойно. — Повесив разгром и мятежи в городе. Как зачинщика. Казнят ради того, чтоб эти уроды и дальше разгуливали по нашим городам и творили все, что им заблагорассудится, как будто это мы в гостях, а они у себя дома. И я ничего, совершенно ничего не могу сделать, чтобы тебя им не отдавать! — воскликнул он в отчаянии. — Это люди главы государства, и они откуда-то СОВЕРШЕННО ТОЧНО знают, что ты здесь. Можно было бы попытаться устроить тебе побег, но… Сам понимаешь. Так хоть ты не строй из себя оскорбленное достоинство, давай лучше подумаем, что еще можно сделать?
Комиссар встал и нервно заходил по кабинету. Мне же захотелось рассмеяться — ситуация неожиданно предстала совершенно иной, на сто восемьдесят градусов повернутой к той, каковую я поначалу вообразил. Комиссар ЗАЩИЩАЛ меня, несмотря на то, что именно меня и… Сторонников одних со мной взглядов на марсианскую проблему им пришлось силой усмирять. Да так, что неизвестно, сколько его напарников, сотрудников одной с ним организации попало в больницы. Но нет, мысленно гвардейцы с нами, с народом, несмотря на то, что по долгу службы им пришлось отхватывать от нас. Работа — есть работа, а взгляды…
— Сеньор, я думаю, стоит оставить все как есть, — улыбнулся я, чувствуя, как настроение переходит положительный рубеж — Тем более, вы все равно ничего не можете сделать. Идея побега бред, полностью согласен.
— Думаешь? — хмыкнул он. — Но как же насчет…
— Сеньор! — я перебил. — Треть Альфы вчера и сегодня была парализована уличными беспорядками! В акциях участвовали тысячи людей, если не десятки тысяч!
— Сотен, — усмехнулся комиссар. — Несколько сотен тысяч. Хотя СМИ говорят всего о тридцати-пятидесяти.
Мои губы расплылись в улыбке, как, впрочем, и его. А что еще ждать от СМИ?
— Тем более, сеньор. И кровь одного из СВОИХ, отданного на заклание и умилостивание, будет для оставшихся миллионов, кто пока не участвовал в беспорядках, как красная тряпка.
Если меня казнят, или просто отдадут им, будет новая волна, новые погромы, на сей раз капитальные и с большим количеством крови, — сгущал я краски. — Марсиане драпанут с планеты поголовно, кто выживет. А это будет означать развал Космического Альянса, потерю всей марсианской составляющей нашей армии и Красной планеты, как объекта экспансии.
А кроме того, сеньор, не станет ли Венера после этого республикой, как думаете? — задал я главный провокационный вопрос. — Ладно, если они отделаются отставкой правительства и роспуском парламента, а если нет? У нас достаточно политических сил, спящих и видящих, как завалить Веласкесов…
Я сделал очень многозначительную паузу. И комиссар меня понял.
— Нет, сеньор, уверен, все будет в порядке, — твердо закончил я. — Думаю, ее величество хочет кого-то опередить и обезопасить свой козырь на дипломатическое решение проблемы. Самым радикальным из доступных ей способов — прибрав меня к рукам.
Из груди комиссара вырвался облегченный вздох.
— Эх, малыш! Дай-то господь! — Он задумчиво покачал головой, что-то шепча под нос, наверняка нецензурное. — Ну ты и кашу заварил!..
— Старался! — по-военному вытянулся я, сделав из разговора с комиссаром еще один немаловажный вывод. Королева уже начала информационную атаку на диаспору. Ибо информация о произошедшем в вагоне метро является оперативной и как бы это сказать… Не для общественного просмотра. Но простой гвардеец в участке знает, что там произошло, то есть "утечка" уже организована и пожинает первые плоды. Быстрые они, эти наши стервы сеньорины офицеры! Ох, и быстрые!
Наручники с меня не сняли, но никакого морального давления со стороны охраны я более не чувствовал. Меня просто вели, причем теперь я смог ощутить подобие сочувствия и в душах этих отчаянных парней, существующих для мышечной, а никак не интеллектуальной работы.
Шли мы долго, но в результате вышли-таки на поверхность, в одну из "лицевых" комнат участка, в обычное время служащей для приема жалоб, заявлений и прочей работы с населением. Нас там ждали, три знакомые девочки-хранителя при оружии, с собственными наручниками. Форма парадная, впрочем, как всегда — у хранителей иной не принято, но без доспехов; глаза стандартно-пустые.
Мои наручники расстегнулись, их сменили магнитные браслеты девочек, после чего две из них взяли меня за плечи и потащили прочь, третья замкнула шествие.
Почему — понял не сразу. Их здесь оказалось не три, больше. По дороге, на ключевых точках коридора, там и сям стояли еще девочки, в общей сложности я насчитал девятерых — полный взвод. Я сразу зауважал себя, оценив важность собственной персоны, но оказалось, что и тут был неправ. Внизу нас ждало три машины и еще один взвод, в легких доспехах. То есть, два взвода, полное оперативное соединение.
Девочки внизу заняли удобные тактически грамотные позиции, и в случае чего могли держать под прострелом всю зримую часть улицы. Когда меня посадили в центральную машину, они слаженным механизмом принялись рассасываться по остальным, не нарушая порядок, словно по учебнику. Люди, удивленно стоящие вокруг на приличном расстоянии, как и гвардейцы у входа, уважительно взирали на все с раскрытыми ртами. Да уж, реклама — великая сила!
Действительно, с моим появлением корпус очень активно взялся за собственную рекламную кампанию — пока я проходил курс молодого бойца, в городе было проведено несколько силовых акций. Мишель нисколько не врала, офицеры действительно всерьез озаботились вопросом повышения авторитета, и по мере возможности оный решали. И сейчас не воспользоваться моментом просто не могли.