Во время второго посещения ресторана Борис, выйдя помыть руки, «случайно забыл» на столе свою записную книжку… Борису после передали, что Дюваль книжку заметил, но к ней даже не притронулся.
Нет, положительно трудно было заподозрить Жозефа Дюваля в каком-то злом умысле. Буржуазный интеллигент, который ищет правду, хочет снять шоры с глаз, понять Россию такой, какая она в действительности, — к такому выводу пришел Борис и сумел убедить в этом своих товарищей.
…Размышления Бориса прервал голос хозяина, приглашающий попробовать коньяк. Рука с длинными холеными пальцами подняла снизу грушевидный бокал, покачала в знак приветствия и унесла в тень.
— Надеюсь, мсье Гарин, вы извините меня за этот скромный дружеский ужин.
— Не столько скромный, сколько дружеский, — подчеркнул Борис и весело взглянул на собеседника поверх своего бокала.
Дюваль с готовностью кивнул головой, словно понимая сокровенные мысли Бориса, который снова и снова молча проверял и взвешивал: друг или не друг?
Дюваль охотно брал на прочтение переводы советеких романов, правда, сетуя на. то, что в них «слишком видна тенденция». В советских фильмах его привлекала глубина содержания, хотя по форме он считал наши картины стоящими ниже возможностей кино. Любил поспорить о свободе личности в Советском Союзе и на Западе, конечно, отдавая предпочтение последнему. Кстати, Борису не раз удавалось наглядно показывать Жозефу Дювалю, где подлинная свобода, а где лишь обманчивая маска ее. «Свобода — осознанная необходимость». Дюваль долго не мог уяснить себе значение этих слов и только с большим трудом добрался до сути. Отношения развивались. Борису уже казалось, что от него тянутся к уму и сердцу Жозефа Дюваля тонкие, невидимые, но прочные нити.
Проверка пришла в разгар венгерских событий. В дни, когда вся буржуазная пресса билась в антисоветской истерике, Борис смело позвонил Дювалю и предложил встретиться. Сначала в трубке был слышен только прерывистый шорох дыхания. Затем Дюваль нерешительно ответил согласием. Он не возражает, только… только не в ресторане. Он приглашает Бориса к себе домой. Он и сам хотел…
Так впервые Борис попал в эту богато и со вкусом обставленную квартиру старого холостяка. Его поразили безукоризненный порядок и чистота, которые с помощью приходящей служанки поддерживались в комнатах. Ни пылинки на золоченых багетах картин. Длинный сервант из красного дерева ярко сверкал под дробящимися лучами хрустальной люстры. Две вазы с искусственными цветами и декоративная восьмиугольная пепельница, стоящие на серванте, поблескивали протертыми заботливой рукой гранями…
Хозяин встретил тогда Бориса холодно и сдержанно. Заявил, что на правах друга прямо хочет высказать свое неодобрение «советской интервенции в Венгрии». Но, когда Борис методично, с терпеливой настойчивостью разрушил взятые напрокат аргументы, Жозеф Дюваль, плохо скрывая волнение под внешне невозмутимой оболочкой, вдруг заговорил совершенно по-другому. Да, он понимает, что Советы нельзя упрекать в защите Венгрии, пока налицо иностранное вмешательство в венгерские дела. Он сам живой свидетель этого вмешательства. Сам видел телеграмму в Будапешт послу его страны, в которой давались рекомендации… После минутного колебания Дюваль рассказал и содержание рекомендаций.
Была пройдена еще одна грань в отношениях. Когда они снова встретились, Борис дал понять, что испытывает к Дювалю большую благодарность, а тот держался так, как будто сознает принесенную нам пользу. Борис торжественно вручил Дювалю дорогую авторучку, и тот принял ее, хотя со дня рождения прошло уже около месяца…
И вот тогда Борисом Гариным и всеми, от кого это зависело, было принято решение — провести с Жозефом Дювалем серьезный закрепляющий разговор. Но неожиданно встречи прервались. Дюваль ответил, что уезжает на полтора месяца в Италию. Потом сказал, что болен. В третий раз голос служанки ответил, что хозяина нет дома.
Гарин забеспокоился. В чем дело? Действительно ли так неблагоприятно складывались обстоятельства, или сам Дюваль не хочет больше поддерживать знакомство? Что-нибудь случилось?
Когда же над земным шаром засветились новые звезды, рожденные гением советского человека, Борис снова решил попытать счастья. Он встретил Дюваля на улице, когда тот возвращался с работы. Дюваль — как ни в чем не бывало — приветствовал Бориса, и лишь одно русское слово, произнесенное с неловким смешным акцентом и ударением на последнем слоге, звучало у него на губах: «Спутник! Спутник! Как это прекрасно, мсье Борис! (Впервые Дюваль назвал Гарина по имени.) Опять вы дали шлепка тупоумным американцам! Мы должны встретиться и выпить за Спутник». Условились, что через два дня Борис придет к Дювалю на легкий ужин.