…И вот наступила пауза. Борис смотрел на своего собеседника, глубоко сидящего в кресле, и старался понять, нет, интуитивно почувствовать, о чем тот в данное время думает. А у самого Бориса назревало в душе то состояние, когда необходимо принимать решение, принимать немедленно, и то решение, которое может оказаться очень полезным Родине или невольно причинить ей вред. Середины в таких вещах, как правило, не бывает. Внешне Борис оставался спокойным, а мозг продолжал интенсивно работать, мысли двигались в определенном направлении, стараясь охватить в последний раз все «за» и «против». Так, не переставая, бежит речной поток, хотя и скрытый от глаз холодной, безучастной, неподвижной коркой льда…
В принципе решение оставалось прежним — это Борису подтвердили. Надо было только ответить на вопрос, почему после длительного перерыва, когда Дюваль встреч явно избегал (хотя и объяснил это болезнью), он согласился на сегодняшнюю? Прошла она в теплой, дружеской обстановке. Жозеф был даже чересчур предупредителен, чрезмерно любезен. «Старается загладить вину», — думал Борис. И вдруг объяснение пришло само собой: «Спутник! Действительно, ведь это же Спутник совершил в сознании Дюваля тот окончательный перелом, который делает его навсегда нашим другом. Другом, другом!..» Гарин выпрямился в кресле и, высоко подняв бокал с коньяком, сказал:
— За нашу дружбу, Жозеф!
— За ваше здо… здоровье, Борис, так это у вас говорят? — ответил Дюваль и весело рассмеялся.
Борис весь напрягся и сосредоточился. Он сидел теперь на краю кресла, опираясь на него локтями и подавшись вперед. Сейчас он приступит к решительному разговору.
Но вдруг он физически почувствовал, что ему мешает какая-то неловкость, скованность. И почти тотчас же понял, что это происходит оттого, что сам он сидит в кругу света, падающего от лампадера, а собеседник остается в тени. Следить за его реакцией в таком положении прямо немыслимо. Гарин решил прежде всего изменить невыгодную для себя обстановку.
Непринужденно оглянувшись, он остановил свое внимание на небольшой старинной картине, висевшей над сервантом. Поднявшись, подошел к ней и стал приглядываться в сумерках.
— Честное слово, Жозеф, я сказал бы, что это кисть Питера Брейгеля. Не правда ли?
— О нет, — откликнулся польщенный хозяин, — только его ученика.
Он встал и, подойдя к стене, щелкнул выключателем. Свет люстры залил гостиную. Дюваль вернулся и сел в кресло, но не там, где он сидел раньше, а там, где сидел Борис: оттуда была виднее картина, которую Борис рассматривал.
А Гарин действительно любил чудесного фламандского живописца. От его грубоватых веселых крестьян веяло духом восстания, духом сопротивления иноземному игу. Вот и теперь из потемневших завитков рамы глядело молодое, горько-насмешливое лицо простолюдина.
— А ведь это Тиль Уленшпигель! — вырвалось у Бориса. — Ни дать ни взять, герой Шарля де Костера собственной персоной! Помните, Жозеф: «Пепел Клааса стучит в мое сердце. Не будет мне покоя, пока не найду изменника!»
— Да, помню, — негромко ответил со своего места Дюваль, и, если бы Гарин не стоял к нему спиной, он заметил бы, как дрогнула рука с черным агатовым перстнем.
Подходя к картине с разных сторон, Борис заметил, что хозяин пересел в кресло под лампадером. Момент как нельзя более удачный, и Борис медленно стал двигаться в направлении кресла, стоящего в тени, с намерением занять его. Он уже сделал несколько шагов, как заметил…
Да, это была обыкновенная обугленная спичка. Она лежала в пепельнице на серванте. Сначала Борис, не обратив внимания, прошел мимо, но взгляд его снова упал на спичку. И смутная тревога холодком заползла в сердце.
Хозяин никогда не курил и не журит сейчас. Квартира, несомненно, тщательно убиралась перед приходом гостя: вазы и сама пепельница выразительно блестели. И вдруг — спичка, обгорелая спичка, нарушающая всю гармонию изящной гостиной, так не идущая к новому с иголочки костюму хозяина, к его холеным рукам, к его безукоризненному пробору на лысеющей голове… Спичка! Чья? Неужели… Неужели кто-то здесь был за минуту до прихода Бориса? А может быть… Может быть, кто-нибудь есть в квартире и сейчас? И только еще на мгновение взгляд, против воли Бориса, уже издали скользнул по пепельнице со спичкой.