…В ту весну она всё думала: надо будет сказать, что я его люблю. Но никак не могла выбрать подходящий случай. Это бессмысленно делать в постели, там фразы ничего не стоят, после мелких ссор прозвучит жалко, во время романтических пауз при свечах — банально, а при расставании в словах нет никакого веса — на вокзале, например, чего ни ляпни, понятно, что от нервов. Иногда собиралась нашептать на ухо, пока он спит, но хотелось бы обойтись без киношной дешёвки. Правильно было говорить, когда чувствовала — стоя в дребезжащем автобусе, пока рассматривала медленные улицы, вытянув шею и положив подбородок на его плечо, как это делают лошади и все маленькие влюблённые женщины. За завтраком, хотя у обоих хмурые помятые физиономии, в магазинной очереди в кассу. И ещё в машине, ночью, когда они ждали случайного человека, и у Поль поднялась температура под тридцать девять: жизнь могла вести себя как угодно — приостановиться, закончиться совсем или пойти в любом ритме и направлении, — потому что время вовсе перестало быть и Поль перестала быть, чуя только свой левый бок, которым привалилась к нему, и половину головы, и плечи (на них лежала его рука), а всё остальное онемело от озноба и жара. Она смотрела на отблески фар, пробегавших по нему, по ней, по ворсистым чехлам сидений, и думала, что вот подходящий момент, но сил же никаких нет.
Каждый раз собиралась, но потом просто улыбалась. Она очень много улыбалась ему в ту весну.
«Как только скажу, всё кончится, — думала Поль. — Он получит очередную звёздочку на фюзеляж, а она очередное “не ври”».
Мужчины никогда ей не верят. Они не верят, пока Поль молчит, но у неё сохраняется иллюзия, что если сказать, всё сразу изменится: рука отпустит горло, камень свалится с печени, она отдаст ответственность и освободится — я люблю, а ты уж делай с этим что-нибудь. Магия, которая так прекрасно действовала на неё, должна бы работать и с ними, но не работала. Чужая любовь опутывала её с головы до ног, а из своей она не умела сплести ни силка, ни фенечки.
Раз за разом этот трюк проваливался: Поль протягивала подарок, а они смотрели с некоторым недоумением, как на кусок тёплого кровавого мяса, и приходилось небрежным жестом прятать его куда-то, делая вид, что это всё случайно.
Она уже точно знала, что нельзя.
Но в ту весну всё-таки проговорилась, вдруг, после котлеты в маленькой забегаловке — там, кажется, безопасно было бы передать миллион баксов в бронированном чемоданчике, а не то что пойти помыть руки, по дороге потрогать его спину и сказать: «Я тебя люблю», что-то там добавить от неловкости: «придурок» или «балбес», и тут же уйти, не ожидая ответа. Хотя понятно, кто тут был балбес — с этой минуты история начала сминаться и комкаться, как салфетка, и к осени оказалась испорчена так, что только выбросить.
Всё ухудшалось незаметно и по пустякам. Нико наблюдал за ней на фейсбуке, иногда задавал вопросы: кого это ты лайкнула, почему поделилась постом того мужика, кто это у тебя в комментариях такой дерзкий? Однажды вступил в диалог с сетевой знакомой Поль, попытался снисходительно поучать, а та сначала пококетничала немного, заставила распустить хвост, а потом жёстко и обидно поставила на место. Поль наблюдала скандал в прямом эфире, лёжа в его постели, и когда увидела, что Нико всерьёз разозлился, написала примиряющий комментарий, но было поздно.
— Знаешь, когда моего друга поливают грязью, — сказал Нико, — я должен сделать выбор. Или я на его стороне, или он мне в хрен не упирался.
— Конечно я на твоей стороне, ты чего?
— Тогда отфренди эту тётку.
— Что?
— Убери из друзей, или я, или она, что непонятно?
— Чувак, ты взрослый мужик, приди в себя, ты пытаешься втянуть меня в разборки с женщиной, ну ты что, Нико, серьёзно?
Она ещё надеялась, что он рассмеётся, но Нико помолчал, его лицо окончательно замкнулось, а губы поджались, как у капризного старика.
— Тогда боюсь, между нами всё кончено.
— Я могу подумать до завтра?
— Сейчас.
Голая Поль вылезла из постели, сжала виски и попыталась сосредоточиться. Так, второй час ночи, одеться, уйти, взять такси до мамы. Но что ей сказать? Она думала, что Поль, уехавшая от неё днём, сейчас в Москве, да и вообще мама наверняка спит, а ключи, как назло, остались в другой сумке. Электрички в Москву уже не ходят. Остаться спать в кресле и уйти с утра? Да, вероятнее всего. Поль закружилась по комнате, собирая с пола свои вещи, а Нико, осознав, что сцен не будет, сменил тактику. Поймал Поль, прижал к себе покрепче и, покачивая на груди, как большую куклу, зашептал в макушку: